Одолень-трава - страница 190

— Нет, ребята, не продается, — все еще стараясь свести дело к шутке, как можно мягче отговаривался Омега.

— Тогда давай сменяемся!

— Поди, великовата будет.

— Хочешь сказать, голова у тебя большая и умная? Так ведь и мы не круглые дураки. Ха-ха!

— Ха-ха! — эхом отозвались дружки.

В смятенном сознании Омеги на секунду встала картина, когда он с друзьями в похожем на этот переулке «менялся шапкой» с мальчишкой-школьником. Он хорошо помнил, чем та мена кончилась, и ему стало страшно. «Трое на одного, подлецы! Нечестно же!..» Будто тогда было по-другому, будто сами они делали наоборот: один нападал на троих.

— Ну так чего задумался? Боишься продешевить? А у меня шапка — погляди! — тоже добрая, — главарь сдернул с головы облезлый заячий треух и протянул Омеге.

— Отпустите меня, ребята, — смиренно попросил Омега (точно так же, как и тогда мальчик-школяр).

— Мы вот мальчугана с елкой отпустим — ступай, ступай домой, тебя небось мамка заждалась; а с тобой еще немного погутарим.

Парнишка быстренько — от греха подальше — убежал.

Может, и ему побежать? Унизительно, да до таких ли тонкостей!.. Но он имел дело с опытными «менялами»: они и стояли-то не как попало, а взяв его в полукольцо — попробуй убеги… Что ж, если добром не получается, надо менять тактику. Пусть не думают, что на вахлака напали!

— Ну, ребята, пошутили — и хватит, — это он сказал уже другим голосом и демонстративно сунул правую руку в карман, как бы давая понять, что он у него не пустой. — Мне с вами некогда растабаривать, я спешу.

— По виду, по шапке вроде бы вполне интеллигентный человек, а грубишь, нехорошо, мы же с тобой по-доброму, можно сказать, по-дружески, — все тем же ровным, спокойным тоном продолжал издеваться над ним главарь, и это спокойствие подействовало на Омегу парализующе: значит, его не испугались, его не боятся.

— Ну, и долго ты будешь морозить человека? — уже построже, порезче спросил второй, кивая на главного. — А если простудится — кто по больничному платить будет? — И потянул пятерню к великолепной Омегиной шапке.

Это было последней каплей. Омега выдернул руку из кармана дубленки, коротким секущим ударом отбил пятерню и, не давая противнику опомниться, изо всей силы двинул левой в челюсть. Парень сделал несколько шагов задним ходом, пытаясь удержаться на ногах, но поскользнулся и упал.

«Так-то!»

Но торжествовал Омега рано. Пока он бил одного, остальные двое не стояли сложа руки. Уже в следующую секунду главарь профессионально провел правый хук, а знакомец легонько так кольнул чем-то острым в левый бок. Омега рухнул на снег.

Он был еще в полном сознании, когда его с тротуара оттаскивали под руки в ближний двор. Он еще слышал, как главный сказал: «Дурак! Так высоко оценить пусть даже и волчью шапку…»

А больше Омега уже ничего не слышал.

Николаю Сергеевичу в редакцию позвонил знакомый лейтенант милиции:

— Есть время — зайдите.

А когда Николай Сергеевич пришел, положил перед ним фотографию какого-то парня с недобрым прищуром глаз из-под огромной мохнатой шапки.

— Узнаете?

— Вроде бы знакомая физиономия, но…

— Шапка с панталыка сбивает, — и рядом с первой фотографией лейтенант положил еще одну: тот же парень, но без головного убора.

— Омега?

— Он.

— Что, опять кого-нибудь…

— На этот раз его самого… Менялись вот на эту роскошную шапку… Доменялся… Помните эпиграф к «Анне Карениной»: мне отмщение, и аз воздам? Так вот, что-то на это похожее произошло. И представьте, какое совпадение: пырнули его ножом тоже на каких-то два сантиметра левее сердца. Но парню не повезло: его оттащили в глухой двор и, пока нашли, он уже замерз.

— Так что произошло-то: своя своих не спознаша? Подонки своего же зарезали?

— Пока еще не все ясно… А каким бы он ни был… — Лейтенант печально помолчал. — У него есть мать. И какое же это для нее горе!..

Николай Сергеевич знал, какое это горе — потерять сына…

— А еще нет-нет да и так подумаешь… Ведь все эти лихие ребята — и Омега, и те, что его ножом пырнули, и другие, о которых я вам рассказывал — не из каких-то стран Старого или Нового света десантом к нам заброшены. Нами, в нашем советском обществе воспитаны — в садиках, школах, институтах. Так как же это? Не слишком ли долго и усердно мы писали и говорили о пережитках капитализма и любые недостатки нашего воспитания списывали на счет этих самых пережитков?