Одолень-трава - страница 167

Щелкнул замок входной двери. Вадим, легок на помине. Вика уже научилась безошибочно отличать на слух приход отца и Вадима. Отец, едва переступив порог, а бывает, что еще и не успев этого сделать, уже как-то себя обозначает: то ли, как и она сегодня, аукнет, то ли что-то спросит или с ходу начнет рассказывать, где был, что делал. Вадим появляется молча, чтобы потом сюрпризом предстать перед ней в их комнате и сказать: а вот и я! Ну, это он думает, что сюрпризом, а для Вики никакого сюрприза тут не бывает, хотя в поддержку этой детской игры в таинственно-неожиданное появление мужа она и делает удивленное лицо.

— А вот и мы с музыкой! — Вадим стоял в дверях кабинета с радиолой в руках и загадочно улыбался, похоже, очень довольный, что ничто не помешало ему явиться перед Викой «сюрпризом».

— Как раз ко времени, — похвалила его Вика. — Я заканчиваю, будем обедать.

— А отца разве не станем дожидаться?

У Вики благодарно дрогнуло сердце: не только о себе помнит парень!

— Никакой необходимости идти ему в институт не было. Так что в наказание оставим его без обеда, все съедим сами.

Вадим понимающе улыбнулся.

— Может, тебе помочь?

Вот и опять, как не похвалить парня за участливость!

— В следующий раз. А сейчас ступай на кухню, поставь на плиту воду под вермишель… Да расстанься ты наконец со своим музыкальным ящиком, что ты его обнимаешь, как… как не знаю что.

Вадим по-своему понял последние слова. Поставил прямо на пол радиолу, подбежал к Вике и обнял ее. Вика хотела рассердиться — мокрая тряпка в руках, ничего не скажешь, самый подходящий момент, — но передумала: сердиться на человека только за то, что он тебя обнимает, наверное, глупо…

Закончив уборку, она от дверей оглядела комнату: совсем другой вид! Все — стол, подоконники, книжные шкафы — блестело свежо, весело. Теперь не стыдно, если кто и придет… Она очень хорошо знала, что прийти может один Коля, но произносить это имя даже в мыслях ей почему-то казалось запретным. Думать-то думала о Коле, а называла его безличным «кто»…

За обедом Вадим спросил:

— Ну как решаем: идти или не идти к Бобу?

— Решай сам. У меня, признаться, большой охоты нет… Да еще и неизвестно, в каком состоянии папа приползет со своего совета.

Викентий Викентьевич явился часа через два. Нет, он не приполз, он прискакал. И еще в прихожей преувеличенно бодрым голосом начал рассказывать, какой интересный ученый совет был и как он на нем срезал одного своего оппонента.

— Он, видите ли, считает Толстого этаким заблудившимся в трех соснах старичком по той причине только, что Толстой плохо разбирался в классовой борьбе… Еще со школы приучаемся снисходительно похлопывать по плечу великого писателя и столь же великого мыслителя…

— А можно задать один — заранее предупреждаю — каверзный вопрос? — мягко перебила обличительную речь отца Вика.

— Ну, задай.

— Ученые люди считают, что аппетит — показатель здоровья. Вот я и хочу спросить: ты голоден?

— Ловко! — восхитился Викентий Викентьевич. — Ловко ты меня закапканила… Ну, тогда считай, что я здоров, как бык, и, следовательно, голоден, как волк. Что есть в печи — на стол мечи!

Он и в самом деле ел с аппетитом, хотя выглядел уставшим, утомленным. Вика еще и потому противилась отпускать его на подобные заседания, что уж очень много души и сердца вкладывал он во все споры и разговоры, которые там велись. Сидел бы себе где-нибудь в укромном уголке да сладко подремывал. Где там! Обязательно ввяжется в полемику и ляжет костьми, доказывая свою точку зрения. Вот и сегодня, как из его же объяснений видно, споры-разговоры были жаркими.

— Тебе, папа, надо немедленно же прилечь, отдохнуть, а то придет Коля, хошь не хошь, придется бодрствовать.

— Подчиняюсь беспрекословно. Я и вправду слегка приустал.

Викентий Викентьевич, сопровождаемый Викой, прошел в кабинет. «Заметит — не заметит? — гадала она по дороге. — Заметил!»

Пробившийся через окно косой луч солнца упал на край стола и, зеркально отраженный, засверкал на стеклах книжных полок, на полированной боковине шкафа.

— Спасибо, заботница, — растроганно проговорил Викентий Викентьевич и, как в далеком детстве, поцеловал Вику в макушку. — И воздух посвежел… Спасибо!