— Я бы не сказал, что они очень сдержаны, — заметил я с горечью.
— Однако похоже на то, что их автор ничего не знает. Ничего о том, что здесь происходит.
— Вы так думаете?
Быстрые, беспокойные глаза встретились с моими.
— Разумеется. Здесь ведь множество скандалов и скандальчиков — масса вещей, которые люди стараются скрыть. Почему автор не пишет ни о чем таком? — Она помолчала, а потом прямо спросила:
— Что было в письме, которое вы получили?
— Автор подозревал, что Джоан мне не сестра.
— А она — сестра? — спросила миссис Калтроп без всякой застенчивости, с дружелюбным любопытством.
— Конечно, сестра. Миссис Калтроп кивнула:
— Видите, именно это я и имею в виду. Я бы сказала, что существуют другие вещи…
Ее светлые глаза смотрели на меня задумчиво, с бесстрастным выражением, и я внезапно понял, почему весь Лимсток побаивается миссис Калтроп.
В жизни каждого из нас есть тайные главы, и все мы надеемся, что никто никогда о них не узнает. Я же чувствовал, что миссис Калтроп читает во мне, как в раскрытой книге.
Впервые в жизни я обрадовался, услышав за своей спиной бодрый голос Эме Гриффит:
— Хелло, Мод! Вот хорошо, что я тебя встретила. Хочу предложить перенести дату благотворительного базара. Доброе утро, мистер Бертон!
Она продолжала:
— Мне еще надо заскочить в магазин и оставить там заказ, а потом, если не возражаешь, пойдем вместе в Женский союз.
— Да, да, отлично, — кивнула миссис Калтроп.
Эме Гриффит вошла в магазин, а миссис Калтроп вздохнула:
— Бедняжка.
Я был поражен. Неужели она жалеет Эме?
— Знаете, мистер Бертон, мне по-настоящему страшно.
— Из-за этих писем?
— Да, знаете, это означает.., это должно означать…
Она замолчала, погрузившись в свои размышления. Глаза ее сузились. Потом она проговорила медленно, как человек, старающийся решить какую-то сложную задачу. — Слепая ненависть.., да, слепая ненависть. Но и слепец может по чистой случайности угодить прямо в сердце. — А что потом, мистер Бертон?
Это мы должны были узнать еще прежде, чем закончился день.
Партридж, которая умеет наслаждаться каждой сенсацией, пришла на следующий день с самого утра в комнату к Джоан и с очевидным удовольствием сообщила ей, что накануне вечером миссис Симмингтон покончила с собой.
Джоан, толком еще не проснувшаяся к тому времени, сразу же пришла в себя и перепугано села в постели.
— Ох, Партридж, это ужасно!
— Ужасно, барышня. Стыд и позор — лишить себя жизни. Даже если ее довели до этого, беднягу.
Джоан инстинктивно почувствовала правду, и ей стало не по себе.
— Неужели?.. — спросила она взглядом, и Партридж кивнула.
— Правда, барышня. Одно из этих мерзких писем.
— Какой ужас, — прошептала Джоан. — Какой ужас. И все же не понимаю, зачем ей было кончать с собой из-за такого письма.
— Похоже, что в этом письме что-то было правдой, барышня.
— Но что?
Однако на этот вопрос Партридж не хотела или не могла ответить. Джоан пришла ко мне в комнату бледная и напуганная. Происшедшее казалось тем ужасней, что миссис Симмингтон не принадлежала к людям, с мыслью о которых связывается представление о какой — либо трагедии.
Джоан заметила, что мы могли бы пригласить Миген побыть пару дней у нас. Элси Холланд, сказала она, сможет отлично заботиться о детях, но Миген с нею определенно рехнется.
Я согласился. Я вполне мог представить, как Элси Холланд выдает одну утешительную фразу за другой и ежеминутно предлагает чашечку чаю. Приветливое создание, но не тот человек, которого могла бы сейчас вынести рядом с собой Миген.
После завтрака мы отправились к Симмингтонам. Оба мы немного нервничали. Наш приезд мог выглядеть как болезненное любопытство, которое часто вызывают чужие несчастья. Нам, однако, повезло — у самых дверей мы встретили Оуэна Гриффита, как раз выходившего из дома. Он дружески поздоровался со мной, и его озабоченное лицо прояснилось.
— Здравствуйте, Бертон, рад, что вас вижу. То, чего я опасался, произошло. Черт бы все побрал!
— Здравствуйте, доктор, — проговорила Джоан голосом, каким она обычно разговаривает с нашей глухой, как пень, тетей.
Гриффит растерялся и покраснел.
— Ох.., здравствуйте, мисс Бертон.
