Я подавил волну эмоций, накатившую, как всегда, при мысли о невероятной доброте, что проявил ко мне этот незнакомец. И обо всем, что он для меня сделал. Гораздо больше, чем родители.
– Конечно, зависимость никуда не делась. Я боролся с ней изо всех сил, но все равно соскальзывал. И вот однажды Карл не появился на ужине, не позвонил, не прислал эсэмэс. На него это было не похоже. Я поехал к Карлу домой. И обнаружил его на том самом диване, где сам провел несколько месяцев. Сердечный приступ, как мне потом объяснили.
– Черт, – пробормотал Скотт.
– Да, – хрипло проговорил я. Старое горе вновь захлестнуло меня, и я с трудом сдерживал слезы. – Я сел рядом с ним на диван и сказал: «Спасибо». Пока мы были вместе, я нечасто его благодарил. С тех пор я завязал с наркотиками.
Я тяжело вздохнул, снова взяв эмоции под контроль.
Скотт смотрел прямо перед собой, казалось, обдумывая все сказанное.
– Ты завязал ради него.
– Поначалу да, – признал я. – Он умер, и после всего, что он для меня сделал, мысль о возвращении к наркотикам казалась предательством. Словно бы смерть его была бессмысленной. Но потом я держался ради самого себя. Когда решение принято, остается только ему следовать.
Скотт фыркнул, как будто не поверил, и мне показалось, он ждал чего-то еще. Какого-нибудь слова или жеста, чтобы рассказать чуть больше о себе самом. Ведь на собрании он лишь коснулся собственной истории.
– Эй, – медленно произнес я. – Хочешь выпить кофе или еще чего-нибудь?
На долю секунды красивое точеное лицо Скотта смягчилось, и он посмотрел на меня так, будто готов был согласиться. Словно больше всего на свете, пока на улице шел дождь, хотел посидеть в паршивой закусочной за чашкой горячего кофе. Со мной.
Потом он отвернулся, и мне показалось, будто между нами закрылась дверь.
– Мне нужно домой, – коротко и отрывисто бросил он. – Доброй ночи.
Я напрягся, затем застыл на миг, чувствуя себя, как в старые времена. Когда, накачавшись наркоты, выставлял себя идиотом перед кем-то в здравом уме. Как будто меня использовали. Щеки вспыхнули, и я потянулся к ручке на дверце машины.
– Ладно, – проговорил я. – Еще раз спасибо.
Хлопнув дверцей, я поспешно зашагал к дому Даниэля, спеша укрыться от дождя под козырьком крыши.
«И что? – думал я, нащупывая ключи, пытаясь подавить проклятое выматывающее чувство отторжения. – Я ведь все равно бы рассказал свою историю на собрании Анонимных наркоманов на следующей неделе».
Вот только рассказывать Скотту под дождем, в темноте его машины, было не то же самое. И когда внедорожник отъехал от тротуара и растворился в ночи, я осознал слова Скотта. Он больше не придет на собрание.
Он взял частичку меня, а потом уехал, и я никогда не увижу его снова.
Сайлас
– Черт.
Я взглянул на пустое пассажирское кресло, где прежде сидел Макс. Макс. Я даже не назвал его по имени, чтобы проявить элементарную вежливость. Просто воспользовался им. Получил желаемое и вышвырнул из чертовой машины. Мне ужасно хотелось развернуть внедорожник, поехать обратно и…
«Что? О чем, черт возьми, ты думаешь?»
Я думал о Максе.
Он засел в проклятых мыслях. С того самого вечера, когда я впервые увидел его на собрании Анонимных наркоманов. Я поклялся туда не возвращаться. Но вернулся. И, черт побери, поделился своей историей, потому что…
«Я жалок и полон слабостей».
Неполноценный.
Я остановил машину. Дорога впереди казалась черной, лишь свет уличных фонарей выхватывал из тьмы серебристые струи дождя. Я мог бы вернуться. Прийти на следующее собрание. Найти Макса и сказать ему…
«Что? – заинтересованно спросил тренер Браун. – Что бы ты хотел сказать своему промышляющему на улицах дружку-педику?»
Из меня вырвался мерзкий смешок. Браун был тощим и жилистым. Кожа на морщинистом лице загрубела от холода и ветра. Более тяжелый, Макс мог бы свалить Брауна одним ударом. Я видел, как широкие плечи Макса обтягивала черная кожаная куртка. А еще, пока он говорил, я глаз не мог отвести от его губ.
«Мы не думаем о подобном, – шепнуло настоящее воспоминание с Аляски. – Если у вас возникнет одно из странных, непонятных желаний, просто заприте его в хранилище. Не обращайте внимания. И в один прекрасный день, по прошествии времени, оно исчезнет. Лучше так, чем чувствовать то, чего не следует».