Высокая и изящная, обладательница нежного голоса и улыбки, державшей вас на расстоянии, Аньес, казалось, была у себя дома и встретила меня так, как будто мы расстались десять минут назад, и словно само собой разумелось, что я был весь к ее услугам. Через мгновение она уже взяла меня в оборот:
— Будьте любезны, Эдуар, возьмите листок бумаги и ручку и делайте записи вместо меня. Из-за руки на перевязи это для меня целая гимнастика. Я должна отметить десяток картин на гастрономическую тему для известного шеф-повара из США, которого завтра буду водить по Парижу.
Она возобновила свою деятельность. Если «Континенталь» вычеркнула ее из своих списков, она еще оставалась в списках у других клиентов, и хозяин «Гранд Вефура» попросил ее сопровождать одного из своих коллег, владельца нескольких ресторанов в Нью-Йорке и на Лонг-Айленде.
— Это настоящая удача для меня, — продолжила Аньес. — Может быть, вы слышали его имя. Это Фрэнк Кармайкл, владелец двух ресторанов «Коммодорз», на Манхэттене и в Монтоке. Для читательниц «Вэнити фэйр» типа меня это такой же известный персонаж, как шеф-повар Пол Бокузе. Он кормит и развлекает всех самых известных людей на Восточном побережье. Если наша прогулка ему понравится, он может порекомендовать меня своим многочисленным клиентам. Это очень удачно для меня. Я боюсь, что из-за вас мне скоро придется сильно проредить свою записную книжку.
В этом была вся она: нападать, ни на чем не настаивая, и подходить к сути проблемы как к чему-то уже забытому. А затем удаляться. Теперь, когда Аньес сказала свою колкость, она принялась за работу:
— И речи не может быть о том, чтобы водить его от картины к картине. Не надо, чтобы у повара было несварение желудка. Мы начнем с этого полотна под названием «Скат», перейдем к выставленным по соседству «Остаткам завтрака» и к «Буфету», затем пройдем дальше, не останавливаясь у множества картин, чтобы взглянуть на другие картины, о которых я думаю. По дороге между залами я расскажу ему короткие анекдоты о Лувре. Это легче запомнить, чем ученые и наводящие скуку рассуждения о палитре и манере великих мастеров. Уже через полчаса об этом ничего не помнишь. А так, я надеюсь, ему не будет скучно. Во всяком случае, он узнает что-то новое.
Легко, как ни в чем не бывало, Аньес подчеркивала множество забавных деталей, на которые без нее я никогда бы не обратил внимания. Проходя мимо сцены попойки, написанной Латуром, она заметила, что у всех шести мужчин большие носы:
— Сегодня это был бы исключительный случай. Но не в то время. Каждый второй ребенок умирал в возрасте до пяти лет. А маленькие носики, постоянные очаги ринофарингитов, часто приводили к фатальным последствиям. Выживали те, у кого был большой нос.
Аньес замолчала, улыбнулась и добавила:
— Как говорят, большому носу соответствует большой половой орган. Какое хорошее время для женщин. Только лучшие из вас имели к нам доступ.
И так далее, и тому подобное. В тех случаях, когда другие говорили бы напыщенно, она любезничала, но относилась к своей работе очень серьезно. Миновав Латура, мы перешли к полотну «Завтрак из устриц» Жана-Франсуа де Труа, на котором изысканность обстановки и костюмов придворных сочеталась с грубостью нравов, поскольку те, кто трапезничал, бросали пустые створки раковин прямо на голову устричникам, стоявшим на коленях позади них. Затем настала очередь «Обильного завтрака» Депорта, роскошного набора ферментов для развития подагры, с которой, по словам Аньес, боролись, выпивая целые литры чая, очень дорогого напитка в те времена; чай был рекомендован Королевским медицинским обществом, и вкус его считали похожим на вкус гнилой соломы. Как у белки, у Аньес про запас было множество маленьких историй, чтобы оживить Историю. Так, она рассказала, что во время каждой трапезы Людовику XIV подавали множество блюд; король только пробовал блюда, все потом тут же отправляли на длинные общественные помосты, куда дворяне посылали своих слуг, чтобы те покупали эту еду. После недолгой паузы в рассказе об эпохе Депорта эта непредсказуемая женщина без усилий прервала романтический полет моих мыслей, проговорив:
