Однажды темной зимней ночью… - страница 12
– Ну вот что, мисс, – произнес отец. «Мисс» он выговорил жестким, повелительным тоном, как если бы обращался к кому-то, посягнувшему на его любимое место в купе поезда, – теперь я вас оставлю.
– Куда же вы в такую непогоду? – взмолилась я. Меня до смерти пугала перспектива остаться вдвоем со Стэнли в этом мрачном, неприветливом доме. – Останьтесь. Умоляю. Здесь для вас наверняка найдется комната.
– Нет, я в гостиницу, надо посмотреть, как там наша карета, если она, конечно, добралась туда. А если нет, стало быть, нужна моя помощь, чтобы вытащить ее из грязи. – Он вздохнул, и его вздох ясно говорил: конечно, Люсинда, ты уже можешь отдыхать, у тебя-то других дел, конечно, нет.
– Но, папочка, – снова воззвала я к нему. Я обвела взглядом каменные полы и холл, такой унылый и голый, цветов и то не поставили, чтобы как-то оживить это жилище к моему приезду. Все убранство холла ограничивалось лишь побуревшей литографией со зловещей картины «Плот “Медузы”»[3] в черной рамке. – Вы и правда оставите нас здесь? Совсем одних?
Отец молчал.
– Папочка, – повторила я, разражаясь рыданиями. Он не выносил моих слез, но я не имела другого способа разжалобить его. Единственное, что мне оставалось, – беспомощные мольбы, вот единственное оружие, каким я располагала. – Неужели вы не поможете мне?
– Девочка моя, – молвил он, – в этом и состоит помощь.
Стэнли весь дрожал, когда я подняла его с кушетки, мокрые волосы облепили голову и источали трогательный запах беззащитного зверенка, сразу напомнивший мне о его младенчестве. Он стоял молчаливый и безучастный, не испытывал ни малейшего любопытства, не порывался изучить новое место, как в том милом отельчике в Скарборо, куда я вывезла его на отдых, назвав это каникулами, или в доме Марианны, где нам пришлось искать прибежища, когда у меня кончились деньги. Я всегда принимала это радостное возбуждение от нового места за его естественное свойство, думала, что, куда бы ни привезла Стэнли, он везде будет достаточно весел и счастлив, но в этом доме его жизнерадостность исчезла без следа. Мы отважились подняться по лестнице и обнаружили две спальни. Первая, просторная, но странно неприветливая, была обшита по стенам потемневшими панелями. Сначала мне даже показалось, что в ней нет окна, и только потом я заметила, что прежде широкий оконный проем тоже почти весь забран стенными панелями, лишь на самом верху оставался узенький просвет. Вторая спальня помещалась этажом выше, вверху лестницы, и размерами была поменьше, но более приветливой.
– Здесь и будет твоя спальня, – сказала я Стэнли. Он снова не произнес ни слова, а только засунул в рот большой палец.
Вода в тазу для умывания до костей пробирала холодом, но с этим я ничего поделать не могла. Я раздела Стэнли, и, пока обтирала его губкой, скрестив его ручки на маленькой белой грудке, он дрожал и хныкал.
– Не надо, мамочка! – кричал он, отбиваясь от меня, но я крепко держала его, наверное, чересчур грубо, но единственно из желания побыстрее покончить с мытьем. И тогда он оттолкнул меня с силой. – Нет!
– Да как ты смеешь? – прикрикнула на него я. Глаза у меня загорелись, как и кожа на плечах там, куда уперлись его маленькие ладошки.
– Я хочу домой! – его голосок срывался. Я с трудом выносила эту сцену. – Зачем мы сюда приехали?
Я сгребла его за плечи, но он пронзительно взвизгнул и вывернулся из моих рук.
– Ты как себя ведешь?! – воскликнула я, а он снова закричал.
Его маленькие ступни зашлепали по плиткам пола, когда он отбежал от меня, встал поодаль, пригнувшись и широко расставив ручки и ножки, и прожег меня пронзительным, полным ярости взглядом, точно голенький белый дикаренок. Не в первый раз после его рождения я спросила себя: «Кого же я родила? Почему и как все это получилось?» Хорошо, что я сообразила забрать из багажа его теплую фланелевую ночную рубашку, и, по счастью, она не так отсырела, как остальные вещи. Но, когда я протянула ее сыну, он наотрез отказался надевать ее, и я гонялась за ним по спальне, пока он пронзительно не завизжал, впав в полное исступление, и у меня не погасла свеча.
