Но оно молчало. Тогда с грустным вздохом Кэт осторожно вынула снимок. В ту же минуту сердце ее болезненно сжалось.
Фотография изображала Оливию и Фрэнка на фоне моря и пальм. Оба были в пляжных костюмах, веселые, загорелые, беззаботные. Фрэнк как-то очень интимно обнимал Оливию за талию — так, что не оставалось сомнений в их физической близости. И выглядел он влюбленным. Иначе это не назовешь.
Кэт так и застыла с этой карточкой в руке. Позабыла о завтраке, о том, что наверху мог проснуться Фрэнк… Все стояла и смотрела. Не могла оторвать глаз, хотя каждая секунда созерцания доставляла ей боль.
Она не ожидала, что душевное страдание окажется настолько сильным. Причем оно имело какой-то оттенок, суть которого Кэт постигла не сразу. Лишь внимательно приглядевшись к заднему плану снимка, она поняла, что ее так угнетает. Один вид синего моря, чистого белого песка и пальм вызывал у нее устойчивые подспудные ассоциации с тем кошмаром, которому она стала свидетелем во время служебной поездки в пострадавший от цунами регион. Там тоже сияло солнце, пальмы шелестели жесткой листвой под океанским бризом, но на всем этом великолепии словно лежала печать страдания.
И сейчас то, совсем еще свежее впечатление словно траурная вуаль легло на нынешнее, возникшее после внимательного изучения фотографии.
Все предопределено, мрачно подумала Кэт, в который уже раз с момента знакомства с Фрэнком. Поездка на тайские курорты должна была стать для меня предупреждением, что ничего хорошего в ближайшем будущем ждать не приходится. Что мои чаяния — если таковые возникнут — окажутся такими же обманчивыми, как надежды людей, приехавших отдохнуть, но очутившихся в эпицентре природной катастрофы. Она прикусила губу, чтобы не расплакаться. А ведь я почти поверила в то, что отношения Фрэнка и Оливии, какими бы странными они ни выглядели со стороны, не подразумевают физической близости! И как я теперь должна рассматривать уверения Фрэнка? Как подлый обман?
Она вновь всмотрелась в изображенные на снимке лица. Вне всякого сомнения, так смотреть друг на друга могут только влюбленные — с нескрываемым обожанием, страстью и безграничным доверием.
И все-таки Кэт не покидало ощущение, что что-то здесь не так.
Если Фрэнк настолько любит Оливию, почему связался со мной? — пронеслось в ее голове. Взять хотя бы вчерашний вечер. Ведь уговорила Оливия Фрэнка поехать к ней, но он все равно вернулся ко мне. Почему? И почему Оливии пришлось уговаривать его, если у них такая любовь? А может, чувства Фрэнка угасают? Или всему виной его дурацкая убежденность, что заводить длительные отношения бессмысленно, потому что в жизни рано или поздно всему наступает конец? Может статься, он и Оливию пичкает теми же бреднями. В таком случае ей остается лишь посочувствовать… как, впрочем, и мне. Она горестно вздохнула. Очевидно только одно: Фрэнк ведет двойную игру, но, в чем она заключается и какова ее конечная цель, непонятно. Скорее всего, обманутыми окажемся мы обе. Впрочем, в конечном итоге больше всех может обмануться сам Фрэнк.
Изо всех сил стараясь не расплакаться, Кэт сунула фотографию обратно в отделение бумажника, а бумажник — во внутренний карман пиджака. Фрэнк не должен знать, что один из его секретов раскрыт.
Собрав остальную одежду, Кэт понесла ее в спальню, чтобы Фрэнку было что набросить на себя, когда он проснется.
Я должна сделать упреждающий шаг, вертелось в ее голове. В этом случае мне хотя бы удастся сохранить лицо.
Завтрак она готовила без настроения, и Фрэнк это заметил.
— Как у тебя яичница подрумянилась! — усмехнулся он, когда Кэт поставила перед ним тарелку. — Ты всегда ее так готовишь или сегодня особый случай.
Она была настолько удручена, что даже не смутилась.
— Прости, она слегка пригорела. Если тебе не нравится, я могу соорудить сандвич с ветчиной, сыром и…
— Что ты, я пошутил! Достаточно и яичницы. Я неприхотлив в еде. Впрочем, вот этот краешек все-таки отрежу и оставлю на тарелке, если не возражаешь.
Кэт кивнула и отвернулась к плите, на которой стоял кофейник. Взяв его, она почувствовала, как дрожат руки.
