Вот, к примеру, два мои последние контракта, заключенных на кондитерской фабрике и в кинологическом питомнике.
На фабрике меня поначалу спустили с лестницы. Но это уже стало для меня привычной прелюдией к началу переговоров. Наверное, так же для влюбленного юноши негодующие слова его суженой: «Иди на хрен, прыщавый! Я лучше под трамвай лягу, чем под тебя!», — служит сладкой прелюдией к будущему бурному соитию.
И я не придала такому ходу контрагента никакого значения, продолжив торг. Оный завершился не только подписанием полиса на неплохую сумму, но и участием моей скромной персоны в групповом чаепитии, которое завершилось вызовом мужика-стриптизера и пьяной дискотекой.
У кинологов тоже начало деловых переговоров было так себе. Меня покусала за кроссовок какая-то патлатая шавка. Я с первого удара ногой метко зафутболила шавку в мусорную корзину, чем вызвала настолько бурный восторг мужской части питомника, что после заключения контракта мне презентовали какого-то щенка с, как мне сказали, «богатейшей родословной».
Редкостная генеалогическая линия перла из щенка изо всех дыр. Так, скажем, одно его ухо смотрело вверх, другое — вниз, а глаза косили так, словно между ними только что врезали молотком. А в общем-то, вполне себе ничего была псина.
Увы, из-за нее сорвалась третья сделка.
В казенном предприятии, планируемом мной к впариванию полиса я попыталась втюхать этого сучонка главдиру казенки.
И только тот начал было расплываться в довольной улыбке, как тут же проклятый щенок нассал мужику на лакированный штиблет. Мужик обиделся. А контракт сорвался…
Чуете, сестрицы, насколько интересна, романтична и непредсказуема профессия страхового агента? По вашим загоревшимся глазам вижу — чуете.
А вот теперь прикиньте, каково мне, прикипевшей всей душой и сердцем к работе (пусть иногда и неделями манкировавшей ею), потерять оную. Крах надежд. Крушение самомнения. Кризис личности. Судьбой разрезанное пополам сердце на блюде роковых обстоятельств.
«Нет, определенно мне никак нельзя терять эту работу, несмотря на то, что я явно не войду в список миллиардеров «Форбса», даже если пропашу на ней тысячу лет, — подумала я. — Надо сделать все, чтобы не облажаться с этими вонючками из погребальной шараги».
А в моей непутевой голове вновь прозвучали набатным колоколом слова поганца-начальника: «Тебя будут отовсюду гнать. Ты будешь опускаться все ниже и ниже. Начнешь бухать».
И тут меня накрыло следующим видением…
5
…Передо мной возник замызганный цех провинциальной фабрики. В нем я сразу же нашла взглядом себя — измочаленную жизнью пьянчужку, одетую в грязный темно-серый рабочий халат.
Надо мной плывут под потолком клубы пара от ядовитых испарений эмульсии, охлаждающей работающие механизмы.
Ссутулившись, я работаю у огромного, покрытого копоти станка с приклепанной табличкой в пятнах ржавчины. На табличке: «Этот станок сделан бригадой героя труда Анохина к 30-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции».
На голове у меня мерзкого вида серо-бурый платок, а в руке — бутылка с пивом. Делаю долгий глоток. Икаю. Достаю из кармана сушеную тарань. Кусаю ее. Выплевываю чешую и жабры.
Мне хорошеет. И, отчаянно фальшивя, я пою:
— Шш-ш-шумел камы-ы-ы-ы-ы-ыш, деревья гну-у-у-у-у-улись,
А но-о-о-о-о-о-очка темная была-а-а-а-а-а-а…
Одна возлюблена-а-а-а-а-а-а-ая па-а-а-а-а-ара
Всю но-о-о-о-о-очь гуляла до утра-а-а-а-а-а.
Я делаю еще глоток пива.
И тут маленькие зеленые чертики, сидящие на вентиляционном коробе, начинают дружно подпевать мне:
— А поутру они вставали,
Кругом — помятая трава.
Да не одна трава помята,
Помята молодость моя.
Хочу грозно рявкнуть на чертей: «Кыш, нечистая сила!». Но давлюсь словами и пивом. Надрывно кашляю. И пивная бутылку выскальзывает из моей руки и летит внутрь станка.
Оттуда раздаются скрежет и лязг.
Но меня те звуки лишь веселят. И я, хихикая, спрашиваю у станка:
— Что железяка злая?! Не нравится? Скажи спасибо, что шампанским не опохмеляюсь!
Из чрева станка исторгаются дым и обломки деталей. Одна попадает мне в лоб. И я от такой обиды машу руками и крою все механизмы на планете трехэтажным матом.
