Если повезет, то при должной осторожности можно прожить жизнь, не подвергая испытаниям свою храбрость, а точнее – не обнаруживая свою трусость. Когда Маклауд набросился на него тогда в «читальне», он, естественно, спасся бегством, ответив одним неуклюжим ударом на три маклаудовских. А выскочив через черный ход, опять же не пытался найти полицейского. По его прикидкам (достаточно точным), Маклауд был настолько пьян и зол, что не отстал бы от него, пока не избил. Молодой и вполне спортивный, он все же трезво оценивал свои шансы в рукопашной схватке. Да и то сказать: на него бросился не трусишка-задохлик младше двенадцати лет и весом менее сорока кило.
* * *
И опять аналогичная история, уже недавняя. «Недавняя» – значит «пятнадцати- или двадцатилетней давности»: именно так он теперь мысленно членит время. После его возвращения в Англию прошло всего ничего. Пару раз он навестил Сьюзен, но никому из них это посещение не принесло ни видимого удовольствия, ни пользы. Однажды вечером раздался телефонный звонок. Звонила Марта Маклауд, которая уже давно носила другую фамилию.
– Маму на время поместили в психиатрическую, – выпалила она.
– Как это неприятно.
– Сейчас она лежит в… – Марта назвала одну из местных больниц, где имелось психиатрическое отделение.
Он был наслышан об этом заведении. Как-то раз его приятель-доктор с профессиональной сухостью сказал: «Там может оказаться только тот, кто реально лишился рассудка».
– Понятно.
– Место жуткое, настоящий бедлам, пациенты горланят. А кто не горланит, тот напичкан успокоительным до состояния зомби.
– Ага. – Он не спросил, к которой из двух категорий относится Сьюзен.
– Вы сможете ее навестить? И посмотреть условия?
За четверть века, подумал он, Марта ни о чем его не попросила. На первых порах он чувствовал ее неодобрение, позднее – молчаливое высокомерие, но хорошее воспитание никогда ей не изменяло. Судя по всему, сейчас она дошла до крайности. Хорошо знакомый с таким состоянием, он давно усвоил, что «крайность» – понятие растяжимое. А потому взвесил эту просьбу.
– Вероятно, смогу. – Через пару дней ему так или иначе предстояло ехать в город, но делиться этим с Мартой он не собирался.
– Я уверена: встреча с вами пойдет ей на пользу. Тем более в таком месте…
– Да-да.
На этом разговор закончился. Дав отбой, он подумал: она много лет была на моем попечении. Я делал все, что мог. Но не справился. Передал ее тебе. Так что теперь твой черед.
Однако собственная угрюмая логика его не убеждала. С таким же успехом можно было твердить: «Найти полицейского, найти полицейского». Правда заключалась в том, что ему было невмоготу: невмоготу видеть Сьюзен – вернее, то, что от нее осталось: нечто горластое или зомбированное среди горластых и зомбированных. Он убеждал себя, что это необходимая самозащита, а также защита того образа Сьюзен, который хранился у него в голове. Но от правды было никуда не деться. Его просто страшила предстоящая встреча.
* * *
С годами жизнь его вошла в удобную колею, где человеческого участия было ровно столько, чтобы поддерживать дух и вместе с тем не надоедать. Он знал, как покойно становится на душе, если отгородишься от эмоций. Его эмоциональная жизнь переоформилась в социальную. Он многим кивал и улыбался, пока в кожаном фартуке и твидовой кепке высился за прилавком на фоне счастливых козочек. Высоко ценил стоицизм и спокойствие, которые не проистекали из философских штудий, а просто мало-помалу выросли у него внутри, подобно кораллам, что в силу своей твердости способны почти в любую погоду противостоять натиску океанских волн. Но иногда не способны.
В общем и целом жизнь его складывалась преимущественно из наблюдений и воспоминаний. Не самая худшая смесь. У него вызывали неприязнь те мужчины, которые на седьмом и восьмом десятке продолжают вести себя как тридцатилетние, ныряя в круговорот молодых женщин, экзотических путешествий и экстремальных видов спорта. Разжиревшие олигархи, которые на собственных яхтах лапают волосатыми ручищами тощих моделей. Респектабельные мужья, которые в вихре житейских бурь, сдобренных виагрой, бросают своих жен, прожив не одно десятилетие в законном браке. В немецком для обозначения такой лихорадочности есть особое выражение – типичное для этого языка слово-гармошка, которое переводится как «паника при закрытии дверей». Его самого закрытие дверей не волновало, хотя и приближать его не хотелось.
