– Мистер Раунтри совсем не такой, – возразила Шарлотта и тут же подумала: «А может, Брэнд прав? Если так, то старушки действительно подвергались смертельной опасности».
– Если ты не можешь обойтись без Раунтри – пожалуйста, я не в силах тебя остановить. Но только не общайся с ним в моем доме.
– У меня не было выбора. Он уже находился у них в комнате, когда я вернулась с прогулки.
– Надеюсь, ты его тут же выпроводила... Или нет?
– Он действительно ушел довольно быстро. Дело в том, что Фэнси его укусила.
Брэнд наклонился, чтобы погладить собаку:
– Отличная работа, шерстяной клубок. У тебя больше здравого смысла, чем у твоей хозяйки.
Раздосадованная, Шарлотта не стала рассказывать о предложении мистера Раунтри. Зачем давать Брэнду лишний повод для насмешек?
– Неужели ты полагал, что я его покусаю?
Граф усмехнулся:
– А почему бы и нет? Думаю, у тебя неплохо получилось бы.
Шарлотта пропустила эту остроту Брэнда мимо ушей.
– Рискну повториться, – сказала она, – но я не подозревала, что Розочки могут стать очередными жертвами. Ты ведь не удосужился меня предупредить.
Брэнд еще больше помрачнел:
– Что ж, в таком случае скажу прямо. Дверь этого дома для Гарольда Раунтри закрыта. Если он посмеет зайти сюда, я всажу в него пулю.
– Не желаете побриться, милорд? – спросил Джиффлз, входя в гардеробную. Он направился к тумбочке, где хранились бритвенные принадлежности.
Вопрос был риторический, поэтому граф ограничился легким кивком.
Выбравшись из ванны, он облачился в малиновый халат. Пар, поднимавшийся от воды, затуманил зеркало. Протирая его, Брэнд вдруг поймал себя на том, что уже несколько минут думает о Шарлотте.
Казалось, она околдовала его; во всяком случае, он чувствовал себя так, словно перебрал накануне вина. У нее была необыкновенно красивая грудь – ее не могла скрыть даже зимняя ротонда. И еще он не мог забыть ее взгляд, когда она смотрела ему в глаза.
Обычно ему нравились женщины нежные и чувственные – то есть полная противоположность леди Шарлотте Куинтон. Но сейчас его влекло именно к ней. Когда она переступила порог его спальни, он вдруг почувствовал, что ему хочется уложить ее в постель. И он до сих пор думал о ней, не мог избавиться от этих мыслей...
Выругавшись сквозь зубы, Брэнд отшвырнул в сторону полотенце. Оно зацепилось за край медной ванны, и один его конец погрузился в горячую воду. Черт возьми, ему следовало принять холодную, а не горячую ванну. Только пустоголовый болван может мечтать о женщине, которая едва не отправила в тюрьму его сестру.
Граф взглянул на своего камердинера. Джиффлз точил бритву и почему-то хмурился; казалось, он был чем-то недоволен.
Обрадовавшись возможности выпустить пар, Брэнд проворчал:
– Ты, наверное, полагаешь, что я не должен был приводить сюда Шарлоту?
– Она леди, – отозвался Джиффлз. – И она здесь гостья. Было бы в высшей степени неблагоразумно соблазнять ее.
– Не волнуйся. Эту леди соблазнить не так-то просто.
– Но крепкие орешки всегда привлекали милорда.
Брэнд невольно рассмеялся:
– Помнишь леди Марчбейн? Мне тогда пришлось изрядно потрудиться. Но зато у нее были замечательные груди...
Добавив немного воды в мыльную пену, Джиффлз пробормотал:
– Главное достоинство женщины в ее добродетели, а не в размерах... груди.
«У Шарлоты шикарная грудь», – подумал Брэнд. Вслух же заметил:
– Добродетель делает их невероятно скучными в постели.
Камердинер взял с каминной полки влажное полотенце и с чрезмерной силой прижал его к лицу Брэнда.
– Добродетель – сама по себе награда, милорд.
Брэнд отвел полотенце в сторону.
– Не прикидывайся благочестивым. Я видел, как ты пялился на Нэн.
Легкий румянец окрасил щеки камердинера.
– Позвольте с вами не согласиться, милорд. В моем взгляде не было ничего предосудительного.
– Ты прямо-таки пожирал девчонку глазами. Особенно ее грудь.
– Я просто отметил про себя, что у нее чрезмерно тугой корсет.
– Какая жалость, что я не могу попросить экономку заказать для нее новые платья. Не могу же я лишать тебя удовольствия...
Джиффлз сделал вид, что занят взбиванием пены, и вскоре она поползла через край фарфоровой чашки. Несвойственная ему небрежность наглядным образом свидетельствовала о его волнении.
