— Не только. Я просто не хочу, чтоб мы расстались навсегда. Да, я перед тобой виноват. И тогда, и сейчас. Только прими, как смягчающее обстоятельство, что я всегда стараюсь быть честным… Даже во вред себе.
— Новиков, ты знаешь, иногда мне хочется тебя ненавидеть.
— И сейчас. Сколько выгоды и удовольствия я извлек бы, завербовавшись в твои агенты. А я опять…
— У тебя в роду святых, случаем, не было?
— Святых не было. Но понятия о чести имелись. Возможно, и преувеличенные. Еще на Калке за эту честь головы клали. Кстати, и справка есть…
— От кого справка? — с веселым изумлением, впервые за этот день улыбнувшись, спросила Ирина. — От великого князя?
— Нет, из департамента геральдики. Деды-прадеды мои, к слову сказать, в бархатных книгах повыше Романовых записаны были, но по причине гонора и правдолюбия в основном в опалах пребывали.
— Вот как даже? А я и не подозревала, что с аристократом дело имела… Чего ж ты раньше не рассказывал?
— Черт его знает… Тогда у вас, девочек, совсем другие вещи в цене были.
— А я, наоборот, под тебя подстраивалась… Ладно, Новиков, прощаю я тебя. Раз уж ты такой… несгибаемый. Только, наверное, видеться мне с тобой трудно будет.
— Ну, поступай, как решила. Только еще одно скажу, и все. Когда совсем уже кисло станет, и звезды твои тебе не помогут, и на земле друзей не найдется — вот тогда и вспомни про Андрея, сына боярского. «…И мечом, и всем достоянием своим послужу честно и грозно, воистину и без обмана, как достоит верному слуге светлой милости твоей…» Так в свое время в клятвенных записях ручались. А про все остальное забудем. А если пока видеть меня не хочешь… твое дело. Заслужил, значит.
Километров сто они проехали молча, а потом, будто ничего важнее ей в голову не пришло, Ирина спросила:
— А почему — сын боярский? Какое ты к боярам отношение имел?
— «Сын боярский» — это обозначение определенной категории военнослужащих в допетровские времена. Нечто вроде вольноопределяющейся гвардии. Потом дворянами стали называться.
Вскоре, не без ее участия, Новиков уехал вновь. В очередную горячую точку планеты. И она смогла заставить себя не думать о нем и не вспоминать. Не испытывать грусти и боли, даже встречая изредка в газетах и журналах подписанные его именем статьи и репортажи.
…И вот он снова сидит рядом с ней на диване, пришедший, как и обещал, по первому зову. Она чувствовала себя удивительно легко и хорошо сейчас, глядя на его лицо, слыша его голос, узнавая привычные интонации и жесты. Он расспрашивал о вещах совершенно несущественных и необязательных: о работе, о бывшем муже… И, не желая затягивать пустую беседу, она сказала, разом ставя все на свои места:
— Видишь, Андрей, по-твоему вышло. Пришло время…
— Острить мечи и седлать коней? Готов. Даже вдел ногу в стремя!
Словно вчера был тот разговор, так точно он попал в такт ее воспоминаниям. Ирина почувствовала, что глаза у нее вот-вот увлажнятся. Ослабли нервы. Или напротив. Отпускает перегрузка от сознания, что есть кому снять с нее давящую тяжесть.
— Вот так и выходит… Только ты у меня и остался, самый умный и самый верный.
Она рассказала ему историю с Берестиным и все, что ей предшествовало.
Новиков внимательно слушал, вертя в руках бокал.
— Нашелся, значит, герой-гвардеец. Ну, бог ему судья. А чего ж меня сразу не позвала? Такой ерунды я бы не сотворил.
— Я же знала твою позицию и договор помню. Впрочем, тебя и в Москве не было, раз ты к Новому году вернулся, это для меня все в неделю уложилось…
— Вот именно. Не верится мне что-то, недоговариваешь ты… Какая крайность была парня черт знает куда засылать? Сама же говорила, что все твои варианты вполне необязательны и выбираешь ты их от фонаря, грубо говоря… Не так?
В который раз Ирина поразилась невероятной способности Новикова попадать в цель с первого раза, минуя массу промежуточных и для другого непреодолимых этапов мышления.
— Так, Андрей. Были бы мы с тобой заодно всегда, нам бы цены не было. Ладно, скажу и остальное. Дело в том, что у меня перестала работать вся моя аппаратура. Примерно год назад прервалась связь с центром и я осталась совсем одна. Я не просто потеряла возможность работать — пропала всякая надежда когда-нибудь вернуться домой. Пусть я и не собиралась пока, но все равно мне стало жутко. Хуже, чем любому Робинзону. Попробуй понять. Оставался единственный выход — попасть в 66-й год, где работал ближайший координатор со стационарным постом наведения. Надо было установить там такой… как бы усилитель, чтобы снова возник канал. Тот координатор исчез вместе со своим универсальным блоком бесследно, возможно — погиб.
