Они снова начали целоваться.
Потом Наташа, совсем, кажется, потерявшая голову и свою обычную сдержанность, вдруг резко отстранилась, высвободилась из объятий Воронцова, встала, одернула платье, провела обеими руками по лицу, убирая с глаз волосы, и, ничего не сказав, вышла из комнаты.
Дмитрий подумал, что она сейчас вернется, но ее все не было, а с кухни стали доноситься характерные звуки.
— Иди, я тебя обедом буду кормить, — позвала Наташа. — Если хочешь в комнате, выдвинь стол на середину.
— Придумала — в комнате. Тарелки-то мне придется носить, а я отвык. Давай на кухне.
За столом они вели легкий, совершенно нейтральный разговор, молчаливо согласившись, что еще не время обсуждать перспективы дальнейших отношений. Воронцов заодно решил не делать пока и попыток пробудить ее память о встрече в Замке, хотя средство для этого имел безотказное. Он просто не видел необходимости в таком шаге. Достаточно и тех проблем, которые возникли сами собой и которые предстоит решать. С Левашовым, его друзьями и пришельцами, буде они себя проявят. Если и Натали окажется сюда замешанной, у него просто не хватит душевных сил. Пока он может отвечать и решать только за себя. А Наташа — пусть она останется его запасной позицией, тем рубежом, куда можно отступить.
Мыслю только фронтовыми категориями, с иронией подумал он, но ирония, признаться, получилась вымученная.
— Давай куда-нибудь сходим сегодня, — предложила Наташа. — Сто лет никуда не выбиралась. В театр, например, или даже в ресторан…
Ему очень не хотелось ей отказывать.
— Давай, — согласился он. — Только вот встреча у меня одна назначена. Исключительно деловая, с товарищем и коллегой… — Он посмотрел на часы. — Можно бы ее, конечно, отменить, но там еще и другие люди завязаны, я же не знал, что тебя встречу… Давай так. Я туда быстренько сбегаю, постараюсь в час или два уложиться. И — в полном твоем распоряжении. Идет? А ты пока думай, что и как. Полный тебе карт-бланш. Но ежели хочешь знать мое мнение, так я за ресторан. На искусство не очень тянет. А вот «Прага», к примеру, зимний сад… Помнишь?
— Помню, конечно, — вздохнула она. — Только мы туда не попадем. Отстал ты от жизни, сейчас не семьдесят первый год.
— Как раз здесь вопросов нет, — успокоил он ее. — Не бывает ресторана, куда не пустили бы капитана Воронцова, тем более — с дамой.
Он вздернул подбородок жестом не то Цезаря, не то Остапа Бендера.
— Ох, Дим, какой ты был, такой остался…
— Чем и хорош. Жаль, что, кроме тебя, это никто не ценит.
Наташа наморщила лоб.
— Слушай, опять то же ощущение. Мучительно стараюсь вспомнить. Кажется, в том сне ты очень похоже говорил… Вообще, как будто все уже второй раз повторяется.
— Конфабуляция, она же — ложное воспоминание. Есть у психиатров такой термин. У всех бывает. У меня довольно часто.
— Дим, давай, ты сегодня никуда не поедешь, — жалобным тоном попросила Наташа. — Не по себе мне как-то. Словно боюсь, что не увижу тебя больше. Исчезнешь — и все. Я ведь и адреса твоего не знаю, вообще ничего о тебе…
Был бы он верующим, наверняка бы перекрестился. Можно бы также трижды сплюнуть через плечо или произвести иные ритуальные действия. К его настроению только Наташиных слов и не хватало. «Исчезнешь — и все». Знала бы она, насколько близка к истине в своих интуитивных опасениях.
— Брось ты… — как можно небрежнее сказал Воронцов. — Я на два часа, не больше. Слово русского офицера. А адреса у меня в Москве нет. В Питере — да, имеется. Телефон разве Олегов дать… — и тут же прикусил язык, вспомнив свои и Антона опасения. — Хотя я к нему заходить не буду. Так, переговорим накоротке… Вот багаж свой я у тебя брошу. В залог. Я же с моря еду, так все в машине и лежит. Не против?
— Оставляй, конечно. А я пока буду ждать и собираться. Как там у вас говорят — форма одежды парадная?
— Примерно. — Воронцов посмотрел на часы. — Сейчас семнадцать. Ждут меня к восемнадцати. Значит, в двадцать нуль-нуль буду как штык. Плюс-минус десять минут на превратности судьбы и уличного движения.
