И она вдруг заметила — впервые, — что вид-то у него здесь совсем не лихой, а скорее невыносимо печальный. Будто храбрится мальчик, изо всех сил старается показать, какой он мужественный и бравый, а глаза выдают. Прямо просят: «Ну посмотри на меня внимательно! Ну догадайся же, как мне без тебя плохо. Приезжай или хоть напиши что-нибудь ласковое, хорошее…» Как она сразу, еще тогда, этого не поняла и не услышала? Впрочем, тогда ей было ведь не столько лет, как сейчас, и совсем другой жизненный опыт… Наталья Андреевна перевернула снимок. На обороте четким, почти печатным шрифтом — строки из стихотворения:
Давай с тобой так и условимся,
Тогдашний я умер, бог с ним,
А с нынешним мной остановимся
И заново поговорим…
Ниже дата, название далекого портового города и корабля, где служил Воронцов, размашистая подпись.
Последняя его фотография. Дмитрий прислал ее вместе с письмом, в котором с отчаянной, но напрасной надеждой пытался изменить то, чего изменить было уже нельзя.
Глядя на эту фотографию, она и написала показавшиеся ей тогда очень остроумными слова о белых офицерских перчатках, при воспоминании о которых стыдом вспыхнуло сейчас лицо. Почему-то тогда именно его щеголеватый вид и эти самые белые перчатки особенно ее разозлили. На самом деле, как она поняла сейчас, в глубине души и тогда ей была ясна, скажем так, неэтичность ее поступка, и резкостью слов она пыталась заглушить, выражаясь старинным стилем, «голос совести», переложить вину на него, якобы не желающего войти в ее трудное положение…
Наталья Андреевна вздохнула и поставила фотографию на полку, лицом к двери.
Выходя, еще раз оглянулась. «Вот и стой так. Хоть какой мужик в доме».
Пожала плечами, удивляясь сама себе. И заспешила.
Торопясь, Наташа шла, почти бежала в сгущающейся перед входом в метро толпе, невыспавшейся, раздраженной, норовящей наступить на ногу, столкнуть в лужу, ударить под коленки узлом или чемоданом, обругать без повода…
А сверху все сыпал мелкий, серый, нудный дождь.
Совсем как там.
Во сне…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
НА ДАЛЕКОМ БЕРЕГУ
>* * *
Глава 1
И кажется, в мире,
Как прежде, есть страны,
Куда не ступала людская нога,
Где в солнечных рощах
Живут великаны
И светят в прозрачной воде жемчуга.
(Н. Гумилев).
— Надеюсь, ты все же примешь правильное решение, — сказал Антон. — Но в любом случае ты абсолютно свободен в выборе. — Он сидел на полукруглом диванчике у окна и рассеянно перелистывал какую-то книгу в картонном, под мрамор, переплете.
— Сначала скажи, а что все же с Натальей? — спросил Воронцов. Он с удивлением отметил, что не испытывает больше вчерашнего раздражения и злости. Как будто ничего и не было и просто встретились они с Антоном в очередное свое сухумское утро.
— Абсолютно ничего, — пожал плечами Антон. — Проснется у себя дома, может быть, со временем кое-что вспомнит, если сама этого сильно захочет. А нет — так нет. Мы никому ничего не навязываем.
— Но она сказала, что хочет помнить…
— Это она тебе так сказала. А на самом деле она в этом совсем не была уверена. Женщина, что поделаешь… — И Антон развел руками с самой что ни на есть естественной улыбкой. Ничуть не выходя из своего человеческого образа. — Как спалось? — тут же, без связи с предыдущим, спросил он.
— Будто не знаешь…
— Для чего мне знать? Я не гувернантка. И в то, что меня не касается, не лезу… без крайней необходимости.
— Пусть не гувернантка. А кто? Надзиратель? Вербовщик? Дьявол, желающий приобрести очередную безгрешную душу?
— Безгрешную… — хмыкнул Антон. — Впрочем, по большому счету, пожалуй, и так… Если же всерьез говорить, мы с тобой на сей момент просто союзники.
— Интересное дело. Союзники… Против кого или в чем? Не сочти за труд пояснить.
— Тогда лучше начать с самого начала. Не возражаешь?
Воронцов кивнул. Все-таки Антон ему нравился. Даже и такой вот манерой разговаривать. Сейчас, увы, люди почти разучились вести беседу. Не болтать, не трепаться, не плести косноязычно невесть что, а вот именно — вести беседу. С таким человеком приятно общаться, даже если и расходишься с ним в позиции. Что, кстати, как раз и предстояло выяснить.
