— Твои друзья? — я практически выплевываю этот вопрос. — Считаешь, там были твои друзья?! Ах да. Наверно именно они стояли возле аквариума и смотрели на то, как ты задыхаешься!
— Всё слишком сложно! Я познакомилась с одной девушкой, она привела меня. Мы обе новички, и нам пришлось согласиться на инициацию.
— Господи, что за чушь ты несешь? Какую инициацию? Почему пришлось согласиться? Ты же увидела этих людей, зачем осталась с ними? Это животные, у которых вместо разума — стремление к свободе и к насилию!
— Не говори так, — с вызовом отрезает сестра, и я прирастает к месту. Она защищает их? Защищает после того, что произошло? — Они очень честные и справедливые. Да, порой, жестокие, но справедливые.
— Знаешь, что, — неожиданно для самой себя, я подхожу к Карине, хватаю её за локоть и тащу к двери. — Пошла вон из моей комнаты.
— Но…
— Я рисковала своей жизнью ради тебя, а ты сейчас ставишь мне эту безмозглую стаю в пример? — Кажется, сестра задевает последние оставшиеся здоровые органы. — Не подходи ко мне больше
— Лия!
— Я сказала, пошла вон! — взрываюсь я, и чувствую, как боль вновь пронзает тело. Карина вихрем выбегает из комнаты, захлопывает за собой дверь, а я без сил падаю на кровать. Опять трудно дышать. Такое чувство, что вчера мне сломали ребра. Прикрыв глаза, я пытаюсь подняться. Больно. Тогда я отталкиваюсь руками от постели, и нахожу опору впереди: фортепиано.
Когда-то я часто играла. Сейчас не получается. Я чувствую дикое раздражение, когда не могу вспомнить ни одно любимое произведение, и поэтому быстро завершаю занятие. Правда, есть одна мелодия…
Она крутится в моей голове уже четыре месяца. Я впервые вспомнила о ней ещё в больнице, затем не могла забыть в школе. Пытаясь подобрать её на фортепиано, я только больше убеждалась в своей бесполезности, и поэтому забросила.
Зря. Мелодия и сейчас всплыла в голове.
Вновь открывается дверь. Я поворачиваюсь, чтобы послать Карину куда подальше, но вдруг вижу маму.
— Почему ты ещё не готова? — спрашивает она и достает из шкафа свою кофту. — Твой папа уже собирается уезжать. Планируешь добираться на автобусе?
— Нет, я уже одеваюсь.
— Давай быстрей. Школу ты сегодня не прогуляешь: даже можешь не прикидываться.
— Хорошо.
Мама уходит, и я хватаюсь рукой за спину. Если мне удастся выжить: это будет безумным везением.
Когда мы подъезжаем к школе, в машине тихо.
Папа останавливается и достает из кармана кошелек.
— Сегодня не смогу забрать ни одну из вас, — сообщает он, и открывает бумажник. — Так что добирайтесь самостоятельно.
— Хорошо. — Я киваю. — Что-то случилось?
— Нет. Просто мне поставили две смены, — он протягивает деньги. — Вчера я провел сложную операцию. За женщиной нужен уход, и, желательно, если я буду поблизости.
— Мама знает, что ты будешь поздно?
— Она останется со мной в больнице. Я решил подстраховаться. У той женщины было внутреннее кровотечение, так что, случись что-нибудь непредвиденное, её знания мне смогут пригодиться.
Я понимающе киваю.
Два доктора в семье — сложная ситуация. Родителей практически не бывает рядом, а когда они все же появляются — с ними появляется и контроль. Безумный контроль, который, порой, сводит меня с ума. К счастью, он заключается не в том, куда я хожу и с кем общаюсь. Чаще всего правила предков распространяются на бытовые проблемы. К примеру, воду два раза кипятить в чайнике запрещается под угрозой «административного наказания» в размере недели в качестве единственной дома посудомойки. Или жарить, необходимо меняя масло, при каждом новом заходе. Звучит, конечно, здраво, но это ужасно выбешивает, когда нельзя пожарить десять кусков мяса одновременно, а обязательно нужно разделить их на две партии, и помыть два раза сковородку. Естественно, я понимаю, что образ жизни моих родителей тесно взаимосвязан с их работой: правила, алгоритмы, ответственность. Но иногда это утомляет. В конце концов, доктора они, а не я с Кариной.
— Тогда увидимся завтра утром, — я прекрасно понимаю, что засну к тому времени, как они вернутся, так что даже не надеюсь на ночную встречу. — Пока.
