– Развратник, – шепнула она и поцеловала его в мочку уха. – Но мне нравится, когда ты такой. Хотя Фрейд всё равно не прав: нельзя всё сводить только к сексу.
– А что делать? – притворно вздохнул он. – Миром правит любовь. Без неё мир давно бы вымер.
– Правильно: любовь, – согласилась Настя. – А то, о чём твердил Фрейд, – это совсем другое. Это, знаешь ли, низменные инстинкты, не более…
– Но тебе они, кажется, нравятся? – засмеялся Андрей. – Эти низменные инстинкты так прекрасны, зайчонок!
– И совсем они не низменные, – нахмурилась Настя. – Я люблю тебя. А жизнь не ограничивается лишь стремлением к сближению мужчины и женщины. Жизнь – это творчество. По Библии, она и началась с творчества Бога: он создал весь этот мир, и лишь потом заселил его всякими тварями…
– Включая человека, – подхватил её мысль Андрей. – И этого человека он создал по своему подобию. Представляешь, у Бога тоже был член!
Настя сжала плоть Андрея и убрала руку. Он засмеялся, поцеловал её и примирительно шепнул:
– Ладно-ладно, не сердись. Понимаю, что существует и другой импульс, не сексуальный, – импульс творчества. Пророк Моисей никогда не взошёл бы на вершину горы Фасги и не взглянул бы с неё на Землю Обетованную, если бы им двигали только сексуальные инстинкты. Он любил Бога, и в этом его чувстве ничего сексуального не было. И свой народ он любил, и это тоже не напоминало секс. Есть нечто высшее, что движет человеком. Я не знаю, что именно, но, мне кажется, этого не знал и Моисей. Он видел с горы прекрасные земли, но если бы дошел до них, то понял бы: там – горе, смерть, кровь, и счастье, ох, как далеко!
– Но это неважно, – сказала Настя и прижалась щекой к плечу Андрея. – Главное – он шёл вперёд, им двигала великая цель. Может быть, в жизни мужчины это самое главное?
– Не знаю, – ответил Андрей. – Моисею лишь перед смертью было позволено взглянуть на Землю Обетованную. Он так и не дошел до неё. Получается, что главное – движение, а не цель?
– Кстати, откуда ты так много знаешь о Моисее? – спросила Настя. – Наверное, смотрел фильм о нём? Как-то его по телеку показывали. Но он мне показался скучным, и я его не досмотрела до конца.
– Читаю иногда, – усмехнулся Андрей. – От бабки мне не только квартира досталась, но и её книги.
В бабкиной библиотечке были, конечно, и книги о любви: рядом с Тургеневым и Буниным стояли яркие покетбуки из серии «Дамский роман» – как правило, сентиментальные повествования о страстных мужчинах и женщинах, которые после долгих и мучительных приключений наконец-то соединялись в экстазе любви. На взгляд Андрея, именно с этого момента и начиналось самое интересное, но сочинительницы чтива для женщин предпочитали ставить тут точку. Видимо, они были уверены: после свадьбы в жизни двоих наступает сплошная идиллия, освещаемая лучезарным счастьем, и все волнения и страсти – не для них. Читать такие книжки ему было скучно.
В комнате стоял полумрак: Настя стеснялась, что она обнажённая, и Андрей каждый раз уговаривал её оставить включенным хотя бы бра с тусклой лампочкой. Ещё она любила негромкую музыку, но на этот раз впопыхах он сунул в музыкальный центр какой-то диск, даже не посмотрев на название.
Приглушённые блюзовые мелодии не мешали им заниматься друг другом, но вдруг громко ухнул контрабас – и в комнату, ритмично покачиваясь, вплыл пёстрый караван звуков. Джазовые композиции в мгновенье ока заполнили всё пространство. Пронзительный, тоскующий саксофон, рокот бас-гитары, озорной смешок трещоток, знойный ритм барабанов – всё это будоражило душу.
– Странно, – сказала Настя. – Слышишь, как бьют барабаны? Будто шаманские бубны – дико, необузданно. Других инструментов не слышно. Они словно испугались, притихли. Остался только этот ритм – завораживающий, странный, волшебный.
– На джаз не похоже, – откликнулся Андрей. – Наверное, я перепутал диски. Впрочем, не помню, чтобы у меня нечто подобное было. Наверное, кто-то из друзей оставил.
– А мне нравится такая музыка, – Настя легонько постукивала костяшками пальцев в ритм мелодии. – Знаешь, это похоже на ветер, который всё время меняет направление: как бы ты ни отворачивался от него, он дует тебе в лицо, и увернуться невозможно – остаётся одно: идти напролом. А ветер срывает с домов крыши, гнёт к земле деревья, поднимает тучи песка и пыли, и при этом он – не просто стихия, он – это то, что скрывалось в тебе самом: темное и светлое, дикое и возвышенное, отчаяние и радость, жар и холод, – нечто такое, чего ты и сам о себе не знал. Это ритм твоей жизни!
