Одиночество - страница 3

Шрифт
Интервал
стр.
Струится утра холодок
И скучно жалуются дети.
От ветра стекла дребезжат,
Как шутовские погремушки,
И снова валишься назад —
Назад в нагретые подушки.
И закрываешься рукой,
И чувствуешь в изнеможеньи,
Какой пронизано тоской
Земного утра пробужденье.
Как трудно голову поднять,
Как трудно справиться с дремотой,
Чтоб быть раздавленной опять
Своею нищенской заботой…

«Давным-давно — во сне, быть может?..»

Давным-давно — во сне, быть может?
В саду играли брат с сестрой.
Ничто тех дней не потревожит
Под прочной времени корой.
Они прошли для нас, для мира
Во всей их прелести земной.
Как нынче холодно и сыро
Не только осенью — весной!
Мы гибнем так неудержимо,
Так мало любим, мало ждем.
Весь путь, как лес непроходимый,
Как смерть таящий водоем.
И лишь во сне — часы возврата
В мир детства легкий и родной,
Где только тень сестры и брата
На клумбе сада вырезной.

«Пройдут томительные годы…»

Пройдут томительные годы,
Покроет вечности туман
И эти жалкие невзгоды,
И тусклых радостей обман:
И ты узнаешь, что не стоит
Так убиваться, так гореть,
Чтоб домик карточный построить
И к славе призрачной лететь;
Что музыка лишь уцелела
Над жизнью, выжженной дотла,
Чтоб у последнего предела
Тебя не поглотила мгла;
Что в нищете и униженьи
Победней с каждым днем звучит
То торжествующее пенье,
Что бедный мир преобразит.

«Сквозь сумерки и ночь тоннелей…»

Сквозь сумерки и ночь тоннелей,
Над пропастями, — по мостам,
Вагоны пьяные летели,
Шатаясь, кланяясь кустам.
Зеленых кипарисов свечи,
Сады, цветущие кругом,
— Как вестники желанной встречи, —
О море пели голубом.
И город спал средневековый,
И у его высоких стен
Склонялись пальмы, словно вдовы,
Незнающие перемен.

«В облаке розовом пыли…»

В облаке розовом пыли
Стадо спускалось с горы,
Сумерки нас сторожили,
Тлели заката костры.
Тайные зовы долины
Все становились слышней.
Над колокольней старинной
Стая взвилась голубей.
Легкою дрожью дрожали
Тоненькие тополя.
Мудрой, вечерней печали
Глянула в очи земля.

«Как черный лебедь, кипарис…»

Как черный лебедь, кипарис
Над горизонтом выплывает.
Вот барка огибает мыс,
Поет волна береговая.
Века скалистый остров спит
В пучине брошен и затерян,
Здесь ноги мрамор холодит,
Здесь даже голос бурь размерен.
В высоком храме — тишина,
Венки неяркие на плитах.
И только неба пелена
Гробниц касается забытых,
Да в час прибоя иногда
Соленая их лижет пена.
И снова сонные года
Текут над нами… Неизменно…

«На крышах сушится белье…»

На крышах сушится белье,
Летают голуби и ветер,
И море в жалкое жилье
Стучится грозно на рассвете.
И на рассвете я дышу
Соленым воздухом свободы.
Не жалуюсь и не ропщу
И не кляну земные годы.
И если даже дом снесет
Волна высокая прибоя,
Тот чудный мир и воздух тот
Всегда останутся со мною.
Как много надо потерять,
Какие вытерпеть невзгоды,
Чтоб утром солнечным дышать
Соленым воздухом свободы!

II

«Тогда чернели кипарисы…»

Тогда чернели кипарисы
За монастырскою стеной
И зной июльский, белый зной
Лился из раскаленной выси.
И старый лодочник стоял,
Гребя с улыбкой безучастной, —
Не первой пары лепет страстный
Он за спиною услыхал.
В его морщинистых руках
Весло покорное скользило.
А море пело и грозило
В давно сожженных берегах.
Невыносимый полдня жар
Мешался с вкусом поцелуя,
Ресницы жадные, ликуя,
Скрывали тлеющий пожар.
И лишь в последней глубине
Пел тайный голос о разлуке, —
О смерти, гибели и муке,
О долгожданной тишине.

«Ни плеч, ни рук, ни губ моих не тронешь…»

Ни плеч, ни рук, ни губ моих не тронешь.
Пройду, как смерть, безмолвна и строга.
Лишь имя повторишь, затверженное в стоне,
Когда-то царь, а вот теперь — слуга.
Я так хочу! Я ныне тайну знаю!
Ее хранят упрямые уста.
Пусть безрассудная, жестокая и злая
Я древом буду твоего креста!

«Он говорил о смерти ранней…»

Он говорил о смерти ранней.
В углах сгущалась синева.
В какой стране, в каком романе
Я эти слышала слова?
Чью роль забытую читала?
Чей тайный жребий изжила?
В тот вечер небо было ало
И мысль отчетлива была.
Глаза спокойные следили…
Я захотели, я пришла
Чужой любви измерить силу,
Глядеть в чужие зеркала.
Он долог был последний вечер.
Не так ли долог день Суда?
Предсмертные, простые речи
Не забывают никогда.

«Я помню все, что можно вспоминать…»

Я помню все, что можно вспоминать,
Читать дальше
стр.
Похожие книги
Верность
Нездешний дом
Плечо с плечом
Песня о Сталине
Том 1. Стихотворения
Мы для любви все рождены…
До встречи не в этом мире