Разумеется, взрослые помалкивали и при детях. Вслух и при детях о коммунизме можно было высказать только одно сомнение: «с нашим народом коммунизм не построишь». Идеал коммунизма и программу партии это сомнение не затрагивало, всю вину оно перекладывало на «плохой» народ. Идеал прекрасный, лучше не бывает, партия ведет нас правильно, беда в том, что мы подкачали, мы плохие. «Были бы мы хорошие люди, можно было бы и коммунизм построить» – сама слышала, и не раз, но не от родителей.
Гласное и публичное сомнение в коммунизме было делом подсудным. Архивные материалы о «беспорядках» в Краснодаре, исследованные Владимиром Козловым (Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе: 1953 – начало 1980-х гг. З-е изд. – М.: РОССПЭН, 2010), доказывают это жуткой историей. Комсомолец Виктор Божанов, закончивший десятилетку и собиравшийся поступать в институт, оказался на улице Красной, где бушевала толпа, совершенно случайно: он шел с девушкой в кино. Благополучный юноша, вчерашний школьник кинулся в толпу, мгновенно забыв кино и подружку. Материалы дела свидетельствуют, что комсомолец был виновен дважды: «Он призывал добиваться повышения заработной платы и даже „высказывал неверие в построение коммунизма“» (с. 299—300). Вот что, оказывается, было в мыслях и на сердце у комсомольца, и никто об этом не догадывался. Несчастного юношу судили и приговорили к пятнадцати годам.
Вместе с программой партии, пообещавшей светлое будущее через двадцать лет, был сочинен учебник «Обществоведение» для выпускных классов средней школы и средних специальных учебных заведений. Это был текст об идеалах коммунизма, о неизбежности коммунизма, о «развернутом строительстве» коммунизма под руководством коммунистической партии. Суть учебника оставалась неизменной, менялись только подробности: вместо прежних генсеков появлялись новые и тихонько испарялись слишком громкие обещания. Обеспечить, например, к 1980 году отдельной благоустроенной квартирой каждую советскую семью, включая семьи молодоженов, или увеличить производительность труда в промышленности в четыре с половиной раза, а в сельском хозяйстве – в шесть раз.
Учебник – не политинформация, которую можно не слушать, читая книжку под партой. Обществоведение – строка в аттестате. Детям все это приходилось заучивать. Про то, что у нас вся власть принадлежит трудящимся, а «на той стороне расколовшегося в 1917 году мира человеку труда настойчиво внушают, что он пигмей» (Обществоведение. – М.: Политиздат, 1983 с. 247). Про общий кризис капитализма, подавляющего рабочее движение: «антинародные законы позволяют правительствам запрещать забастовки» (Обществоведение – М.: Политиздат, 1972, с. 107). Авторы прекрасно знали, что у нас в Новочеркасске попытку забастовать расстреляли и задавили танками.
Конечно, это был не учебник, а помрачение мозгов. Пропагандисты твердили, что коммунизм неизбежен: марксизм-ленинизм познал исторические и экономические законы, поэтому советский народ под руководством партии прокладывает путь всему человечеству. У нас уже сейчас все равны. У нас уже сейчас самая лучшая демократия. Свобода слова у нас ограничена только запретом на пропаганду насилия, безнравственности, человеконенавистничества. А еще у нас запрещено «преследование за критику» (Обществоведение. – М.: Политиздат, 1983. с. 212). У нас уже сейчас все прекрасно, а при коммунизме будет еще лучше. При коммунизме можно будет заботиться о красоте одежды – «ведь само по себе желание красиво одеваться вполне оправданно, особенно в молодом возрасте». При коммунизме не будет извращенных потребностей: «Человеку коммунистического общества не придет в голову дикая мысль требовать особняк в 100 комнат, когда ему достаточно трехкомнатной квартиры». Глупости про одежду и особняк появились уже в первом издании (Обществоведение. – М.: Госполитиздат, 1962. с. 277) и дошли до последнего (Обществоведение. – М.: Политиздат, 1987. с. 195). В переводах учебник выходил вплоть до 1989 года – в Риге и Ташкенте, в Каунасе и Фрунзе, в Ереване и Киеве.
