— Что это нам даст? — полюбопытствовал Осташко.
— Пока еще у нас нет данных, с кем погибшие встречались до своей смерти, а ведь любой их контакт, о котором нам пока неизвестно, может стать той ниточкой, которая поможет нам выйти на убийц, — пояснил Степанов.
— Вполне вероятно, но гарантии стопроцентной не вижу, — заметил Меркулов.
— Ну, стопроцентной сразу не бывает… В нашей работе ничего нельзя заранее предусмотреть, но если уж видим какой-то шанс, который может вывести к цели, то отказываться от него мы не имеем права. Теперь давайте разделим объекты работы — и вперед, — распорядился Степанов. — Я беру на себя дело Петухова, а ты, Александр Петрович?
— Мне все равно.
— Тогда занимайся людьми Ворошилова.
— Хорошо.
— Как я понял, мне остается дело Махнибороды, — подытожил Меркулов.
— Ты, Станислав Федорович, последнее время стал очень догадливым, с чего бы это? — пошутил Осташко.
— Что поделаешь, жду присвоения очередного звания, стараюсь выглядеть умным.
— Чтобы он у нас подольше походил в умниках, вы, Геннадий Дмитриевич, подольше не пишите на него представление, — не унимался Осташко.
— Ты, Саша, должен знать, что у карьеристов очень длинный язык. Мы с Геннадием Дмитриевичем знаем всех твоих любовниц. Вот возьмем и капнем на тебя вышестоящему начальству, да и супругу твою не забудем поставить в известность, какой ты прохиндей. Вот тогда посмотрим, что останется от нашего остряка-одиночки.
Изобразив испуг, Осташко засмеялся:
— Сдаюсь на милость умника. Ты уж, Станислав, прости меня, негодяя, за мою наглость. Сколько раз зарекался тебя не трогать, знаю, что сможешь отстреляться, но как увижу твою вредную физиономию, то просто никак не могу удержаться, чтобы тебя не поддеть.
— В следующий раз я твои извинения без бутылки водки не приму.
— Ты же меня можешь совсем без зарплаты оставить, — взмолился Осташко.
— Может быть, когда ты начнешь с голода пухнуть, тогда оставишь меня в покое. Взял бы для разнообразия и пошутил над Геннадием Дмитриевичем.
— Я, Станислав, не совсем дурак, чтобы заниматься такими экспериментами. Я ведь, как и ты, тоже хочу расти по службе.
— Вы слышали, Геннадий Дмитриевич, до чего этот друг договорился? Над старлеем ему позволительно подшучивать, а над вами у него, оказывается, кишка слаба. А я, не подумав, его себе в напарники выбрал. Теперь уже и не знаю, как быть. Но на задание с захватом вооруженных преступников я ходить с ним точно не буду!
— Сегодня всем нам придется работать самостоятельно. На будущее я постараюсь вас развести, каждому заменю напарника, — как бы не понимая шутки, серьезно ответил друзьям Степанов.
— Вы что, Геннадий Дмитриевич, так с нами поступать нельзя! Мы как сиамские близнецы: друг без друга можем умереть, — взмолились оперативники.
Телохранителей и водителя Петухова Степанов решил допросить лично. Стены РУОП должны были заставить их более ответственно отнестись к ситуации. Первыми шли телохранители, а водителя майор оставил на закуску. Как правило, водители знают о своих шефах больше, чем их родственники и сослуживцы. Поэтому допрос шофера займет много времени.
В кабинет зашел парень лет двадцати пяти, среднего роста, плотный, русые волосы коротко острижены. Мышцы рук выпирали буграми — силы ему явно было не занимать. Бычья шея распирала воротник рубашки, две верхние пуговицы были расстегнуты.
Поздоровавшись со Степановым и присев на указанный ему стул, спортсмен выжидающе посмотрел на майора.
— Захаров Владимир Егорович?
— Он самый, — подтвердил парень.
— Я намерен допросить вас еще раз.
— По всем вопросам, которые интересовали следователя, меня уже допрашивали, — напомнил телохранитель.
— Вы ошибаетесь, Владимир Егорович. Если бы вам раньше задали те вопросы, ответы на которые меня сейчас интересуют, то в сегодняшней встрече не было бы необходимости.
— Вы так со мной загадочно говорите, что невольно напрашивается мысль: уж не думаете ли вы меня подозревать в убийстве моего шефа?
— О чем я думаю, Владимир Егорович, вы не должны знать. Но должен вам сообщить, что, пока мы не найдем преступников, вы и многие другие из числа подозреваемых исключены не будете.
