По тому, как внимательно Запекайло слушал Власа и как беспокойно заерзал на табуретке, Влас понял, что задел кума основательно.
— …Но я этого делать, гражданин начальник, не стану, так как решил с преступным прошлым завязать и жить один на льдине. Лишь бы меня никто не трогал и не доставал.
— Вряд ли тебе удастся в наших условиях сохранить свою независимость. Видел я много таких, как ты. Видел потом, как их ломали. В любом случае я тебя похвалю только за то, что в твоей голове появилось такое желание.
— Я ни в чьей похвале не нуждаюсь, давно вышел из детского возраста. Нам с вами долго придется жить недалеко друг от друга, и вы сможете убедиться, что меня никто не согнет и не заставит работать на себя.
— Если ты завязал с преступным прошлым, то почему бы тебе не стать моим осведомителем? Я тебе помогу досрочно выйти из колонии.
— Я не желаю быть одной из тех сорок, что летает в нашем отряде.
— Тебе что, западло быть сорокой?
— Я повторяю: хочу жить сам по себе. Если бы не мой нейтралитет, то сороку вашу уже завтра вынесли бы из хаты вперед ногами. Мне такая досрочка не нужна.
— Ты меня этой сорокой достал уже вот досюда, — недовольно произнес Запекайло, проведя большим пальцем правой руки по горлу.
— Вы поймите, Николай Иванович, что не один я такой умник в отряде. Подобная мысль может прийти в голову любому толковому зеку. Мне она первому пришла в голову потому, что разборка касалась меня. Чтобы с сорокой ничего не случилось, вам надо ее как-то подстраховать, что ли. Не в ваших и не в моих интересах, чтобы было чепэ.
— А чего ты себя приписываешь к заинтересованным лицам?
— Потому что поделился с вами своим беспокойством о сороке, — улыбнулся Влас. — Чтобы вы не подумали, что я поделился своей идеей с положением или с бугром.
— Ты меня убедил. Ну ладно. У меня еще дел много. Скажу тебе на прощание следующее: распускаемые о тебе в колонии слухи соответствуют действительности. Можешь считать меня своим должником за курс науки. — Запекайло резко поднялся и вышел из цеха.
После его ухода зеки толпой ввалились в инструменталку.
— Чего это кум к тебе приходил? — спрашивали со всех сторон.
— И так долго торчал у тебя…
— Чем ты, Влас, испортил ему настроение? Морда такая кислая и злая, как будто ты ему в штаны нагадил, — заметил кто-то.
— Он у нас центровой, где хочет, там и бывает. Я хотел его завербовать в бригаду сборщиков шестеркой — не пожелал, — шутливо отмел все вопросы Влас.
Только после обеда к Власу заглянул Штында. Поздоровавшись с ним за руку, Влас попросил:
— Валентин, у меня к тебе разговор есть. Скажи братве, пока мы его не закончим, чтобы она нас не беспокоила.
— Что-то серьезное случилось?
— Дальше некуда.
— Сейчас распоряжусь.
Штында поставил у двери цеха зека, приказав никого не пускать.
— О чем будем трекать? — присаживаясь на табуретку, на которой сидел Запекайло, поинтересовался Штында.
Они закурили. Влас устроился на верстаке напротив Штынды.
— Что-то в нашей хате творится непонятное…
— Что ты имеешь в виду?
— Вчера, пока я играл в волейбол на спортивной площадке, Карась уговорил моего кореша Камбота сыграть с ним в очко под просто так, отлично зная, что кореш в колотушках совершенно не фурычит. Тем самым он пытался сделать его своим должником.
— О случившемся я в курсе дела.
— И что ты по этому поводу скажешь?
— В каком смысле? — не понял вопроса Штында.
— Кому нужна была эта провокация? Кому так сильно захотелось опустить моего кореша и заодно наказать меня?
— Ты, Влас, мнительный человек и из пустяка пытаешься раздуть кадило. Насильно Камбота никто не заставлял играть. Запретить братве не играть под интерес я не имею права. Если ты знаешь, что Камбот слабак и не может пользоваться пулеметом, то посоветуй ему, чтобы он больше не лихачил.
— Мы с тобой, Штында, трекаем на разных языках. Ты меня не хочешь понять, а я тебя не понимаю.
— Тогда изъясняйся со мной так, чтобы я смог тебя понять.
— Я считаю, что вчера Карась пытался с помощью колотушек наказать не кореша, а меня.
— Так спросил бы у Карася и узнал бы у него, в чем дело, — посоветовал Штында.
