– А какой? – поинтересовался Чернышев.
– Второй, – весело признался Баландин. – Лет пятнадцать назад я совершил путешествие на теплоходе из Одессы в Ялту.
– Ну, тогда, Илья Михалыч, вам сам черт не страшен, – с уважением сказал Никита.
– А какое по прогнозу ожидается волнение моря? – с легким беспокойством спросил Баландин.
– Пустяки, – успокоил Чернышев. – В это время года больше двенадцати баллов ни разу не было.
– Никита, вы ближе к телефону, – слабым голосом произнес Баландин. – Будьте любезны, уточните, когда по расписанию самолет на Москву.
Корсаков засмеялся.
– А какой все-таки прогноз на первые дни, Алексей Архипыч?
– Препаршивый, – сказал Чернышев. – Ветер три-четыре балла и температура около нуля. При такой погоде лед образуется разве что в холодильнике.
– Так бы и всю дорогу, – с удовлетворением сказал Лыков. – Мы люди нормальные, нам лед ни к чему. Пароход целее будет.
– Далекий ты от науки человек, Лыков, – пожурил Чернышев. – Ни разу не замечал, чтобы ты рвался пожертвовать собой ради научных интересов, как рвутся товарищи Корсаков и Баландин.
– Не рвусь, – согласился Лыков.
– Он у нас очень приземленный, – пояснил Чернышев. – «Анти-Дюринга» не читал, по радио симфонию передают – выключает, в театр лебедкой не затащишь, только одно и знает, что гоняться за рыбой, как собака за котом. Боюсь, Лыков, что Павел Георгиевич напишет с тебя отрицательного типа. Правда, Паша?
Так, начались Чернышевские штучки. Я смолчал.
– А с меня положительного, – продолжил Чернышев. – Поскольку руководитель моего ранга критике не подлежит. Начни так, Паша: «Начальника экспедиции, известного своими производственными победами капитана А. А. Чернышева подчиненные ласково называют…» Как они меня называют, старпом?
– Если ласково, то «хромой черт», – откликнулся Лыков.
– Паше это не подойдет, – засомневался Чернышев. – Ему для правды жизни нужно что-то более возвышенное, скажем, «наш морской орел». Запиши в блокнот, Паша, а то забудешь.
– Ты ему не подсказывай, – заметил Лыков, – он и так все записывает на магнитофон. Вон, в портфеле.
По всеобщему настоянию я вынужден был раскрыть портфель и доказать, что магнитофон не включен.
– Ты нашего тралмастера Птаху запиши, – посоветовал мне Лыков. – Сочно говорит.
– Да, словарь у него не тургеневский, – сказал Чернышев. – Иной раз такое загнет, что рыба на корме протухает. Не знаю, как с ним быть при наличии на борту интеллигентных ученых товарищей. Штрафовать за каждое словечко, что ли? Так если даже брать по копейке, ему зарплаты от силы на три дня хватит.
– А тебе на неделю, –. включилась Маша. – Не слушайте его, сам хорош бывает.
– Насчет интеллигентных ученых, Алексей Архипыч, напрасно иронизируете, – с улыбкой сказал Баландин. – Не при вашей милой супруге будь сказано, – Баландин церемонно склонил голову, – не наш брат, грубый мужлан, а в высшей степени уважаемая дама блестяще защитила докторскую диссертацию о происхождении любимых вашим тралмастером словечек в русском языке. Именно так, – он победоносно взглянул на недоверчивых слушателей и поднял кверху палец, – дама! Причем, должен отметить, что в знании предмета исследования ей воистину не было равных: монополист темы! Попадая в общество людей, не следивших за чистотой своего лексикона – например, в городском транспорте в часы «пик», – она непременно оказывалась в центре внимания, так как гневно и хлестко отчитывала грубиянов, но отнюдь не за грубость, а за недостаточно научное употребление бранных слов. Особую пикантность ситуации придавало то, что достойная дама, к восторгу одних и полному замешательству других, бестрепетно произносила эти слова, но в правильном, истинно научном контексте.
– Вот это женщина! – восхитилась Маша. – Если вы ее знаете, Илья Михалыч, я ей в подарок платье сошью…
– Свою прелесть вы ей передать не в состоянии, – расплылся Баландин, вставая и шаркая тапкой. – Если бы я был художником…
– Ой, молчите! – замахала руками Маша.
– Художником? Да я этих петухов на квартиры поганой метлой гоняю! – прорычал Чернышев. – Особенно один раскукарекался, длинноволосый хмырь: «Ах, Мария Васильевна, я, Мария Васильевна, так и вижу вас в неглиже, с загадочной улыбкой Джоконды!» Пришлось его арифметике обучить.
