Когда я приехал в бар «Автобусная остановка», сержант Уэллер меня уже ждал. Сидел в кабинке у дальней стены в рубашке на пуговичках, куда больше напоминая дантиста, чем полицейского. Читал газету. Компанию ему составлял чернокожий коп в форме, как минимум на голову выше и с широченными плечами. Он заполнял какие-то бланки.
Я приблизился к кабинке.
– Личинка ракообразных из четырех букв. – Дэнни не отрывался от газеты. Сам же и ответил на вопрос: – Зоеа.
Дэнни представил мне второго копа: Эдуард Велард по прозвищу Большой Самоанин. Рукопожатие у него было крепкое, и мне показалось, что где-то я его уже видел. У левого уха, под самой линией волос, я заметил красную сыпь, свидетельствующую о псориазе. Как медик, пусть и несостоявшийся, я научился различать людей по их патологиям. Но где видел Веларда, вспомнить не смог… возможно, после взрыва. Он попросил сержанта Уэллера расписаться на бланках, которые заполнял, убрал их в бриф-кейс.
– Увидимся на фруктовой плантации, милок. – Кивнул Уэллеру и ушел.
– Что случилось, сержант? – спросил я.
– В детстве я чуть ли не каждый уик-энд ездил с отцом по Восьмидесятой автостраде. Мы ловили рыбу в Сакто или гуляли по берегам Тахо. И всегда попадали в жуткие пробки. Вот отец и просил меня зачитывать ему вопросы кроссвордов. Он их обожал. Умение решать кроссворды базируется на памяти, а не на анализе. Я с двенадцати лет заучиваю слова. Тогда, если в разговоре я неправильно использовал слово, отец заставлял меня целый день ходить со словарем.
Он устанавливал правила игры, так что мне пришлось подавить желание обрушить на него град вопросов.
– Вы с отцом по-прежнему ездите на рыбалку?
– Он живет во Фримонте. В доме для престарелых. Печень у него ни к черту. Стоит в очереди на пересадку. Ох, не следовало мне говорить с вами об этой трагедии, учитывая вчерашнее. Как вы себя чувствуете?
Честно говоря, я не знал, что и ответить. Вчера испытал такой выброс адреналина, что еще не успел оценить собственное состояние.
– Устал.
А еще меня переполняло раздражение. Мне не терпелось узнать те новые сведения, о которых сержант упомянул в телефонном разговоре, но за годы, отданные журналистике, я понял, что спешка к добру не приводит. Источникам информации обычно нравилось тянуть время, подольше оставаться в центре внимания.
Впрочем, способ заставить человека разговориться существовал. И заключался он в том, чтобы начать говорить первым. Вот я и решил рассказать Дэнни, что мне удалось выяснить. Разумеется, я рисковал. Да, он разрешил называть его по имени, но все равно оставался копом с собственными целями и приоритетами.
Я рассказал ему о записке, немного об Энни (и ее почерке), о встрече с Эрин, о враждебности девушки, поделился ее короткой историей.
– Она была в туалете… выбрала удачный момент, чтобы справить нужду.
– У вас есть подозрения?
Дэнни пожал плечами:
– Натаниэль, вы уверены, что девушка, которая передала вам записку, была вашей подругой?
Я не мог заставить себя всерьез рассмотреть этот вопрос.
– Я так не думаю, сержант… как такое могло быть?
Продолжать я не стал: о том, что Энни жива, не могло быть и речи. Или она связалась бы со мной гораздо раньше.
Он пристально смотрел на меня. А я все больше склонялся к тому, что Энни умерла и по-другому просто быть не могло. Но кто-то выделил меня, по существу, спас мне жизнь, и я решил, что пришло время получить информацию, за которой я сюда и пришел.
– Я хочу знать, что происходит, сержант.
Он поднял стакан, допил колу.
– Окружной прокурор возобновил расследование обвинений, выдвинутых против брата лейтенанта Аравело.
– Что? – переспросил я. – Почему?
Тимоти Аравело был отъявленным негодяем. Чуть не убил двадцатилетнюю женщину, потом договорился с двумя другими копами, чтобы все скрыть. Я подозревал, что его пыталось прикрыть и начальство, но доказать мне ничего не удалось. И не было у меня сомнений в том, что младшего Аравело отличал от бандита только жетон полицейского.
– Дорогие адвокаты. Они убедили апелляционный суд пересмотреть некоторые из свидетельских показаний.
Я сжал кулаки.
