— Они хотят помешать ему построить трек для мотокросса.
— Трек для мотокросса? — Кейт наконец удивлена настолько, что решается нарушить ритм беседы. — Вы хотите…
— Да-да, построить мотодром, где наглые сопляки на мотоциклах могли бы елозить в грязи по воскресеньям! — кричит Лора.
— Семьсот фунтов в месяц, милочка моя.
— Опять деньги! Он думает только о деньгах!
— Но кто-то же должен о них подумать.
— У него и так все поместье кишит фазанами! Из дому выйти невозможно, обязательно наткнешься на этих тварей, которые еще на тебя и кудахчут! Жареные фазаны, вареные фазаны, мороженые фазаны — скоро у нас самих вырастут крылья, и мы начнем кудахтать!
— А чем бы тебе хотелось питаться? Воробьями на вертелах?
— По-моему, это отвратительно: разводить животных только для того, чтобы их потом убивать.
— Но я же не для себя стараюсь, крошка!
— Нет конечно! Ради этих японских бизнесменов на джипах, которые будут палить из ружей на всю округу! Лучше уж сразу переехать на артиллерийский полигон!
— Двести фунтов с каждого охотника в день! Положим, десять охотников в день, когда мы развернемся по-настоящему. Положим, сто птице-дней в год…
— А может, просто продать поместье и забыть обо всех проблемах разом?! — выкрикивает Лора.
После этих слов Тони внезапно замолкает.
— Кстати, ваш мотодром… — говорит Кейт.
Но Тони ее не слушает — он готовится высказать давно наболевшее.
— Так получилось, что я оказался владельцем этого поместья, — медленно начинает он. — Я не напрашивался — просто в один прекрасный день я обнаружил, что оно мое. Ну, как люди обнаруживают, что у них крепкие мозги, слабое сердце или соблазнительная грудь. Хорошо, у меня — поместье, у нее — грудь, у вас двоих — мозги. Так уж получилось. Могло, конечно, случиться иначе, что у Лоры оказались бы мозги, у вас — поместье, а у меня — грудь. Но раз все как есть, то решения приходится принимать именно мне. Ведь я считаю, что поместье должно оставаться моим. Такая уж мне выпала судьба. И что в этом плохого? У каждой вещи должен быть свой хозяин. Тогда она живет, что-то значит. Ну, если при ней есть человеческое лицо. Опыт коммунистов должен был научить нас хотя бы этому. — Он обращается ко мне: — Вы ведь философ. Скажите, что я прав.
— Видите ли, — отвечаю я, — этот вопрос, конечно, небезынтересен…
Но я не успеваю задержать его внимание на себе.
— Как бы то ни было, — говорит он, — я не собираюсь спокойно сидеть и смотреть, как мое поместье катится коту под хвост.
— Но именно туда оно и катится! — выкрикивает Лора. Она поворачивается ко мне: — Его так и тянет впутаться в какой-нибудь дурацкий финансовый проект.
— Что ты имеешь в виду? Да я был одним из немногих, кому удалось пережить неприятности с «Ллойдом»!
— А ты и не был связан с «Ллойдом»! Они вышвырнули тебя из синдиката!
— Нет уж, извините, я ушел сам.
— А вспомни ту заграничную махинацию!
— Не знаю, о чем ты говоришь. А вот сделку с арабами помнишь? Она же выгорела.
— Она провалилась, как и остальные. И всех посадили!
— Ну, к тому-то моменту я уже вышел из дела.
Тут до меня начинает доходить, что все мои иконологические заключения ошибочны. Совершенно ошибочны. Я неверно истолковал символическое значение всего замеченного в поместье Кертов: от упаковочного шнура до дыр в ковре. Никаких особых «логий» и не требовалось, достаточно было немного прямолинейной «графин» Кейт. В этих символах полностью отсутствует ирония. Все следует понимать буквально. У Кертов просто-напросто нет денег. У них есть лишь бездонная, высасывающая все их накопления трясина и не менее бездонная некомпетентность.
Выясняется, что у Лоры имеются свои планы насчет поместья.
— По-моему, нам надо привлечь к этому делу нормальных продюсеров, — говорит она. — Устроим здесь фестиваль в духе «Нью эйдж». Выстрижем в траве на лугу какие-нибудь загадочные узоры. Десять тысяч человек — по десятке с носа. Понадобится лишь звукоусилитель и несколько будок-туалетов. А спать все могут в собственных спальных мешках.
— Ну и где же все они поместятся? — спрашивает Тони.
— На газоне перед домом?
— Нет, конечно, где-нибудь подальше от дома. Например, на том большом пустыре.
