Этим вечером, в первый раз подняв голову от книги, которую снабжала комментариями, Леа увидела черное окно, где отражался свет настольной лампы. Она озадаченно заморгала, потому что совсем недавно в окне были видны очертания дома напротив. Подавив зевоту, Леа потерла шею. Похоже, она была единственным человеком в этом городе, каждый раз удивляющимся тому, что прямо в центре, сидя в окружении широких улиц и домов, высотою более десяти этажей, можно разглядеть снаружи только отдельные размытые пятнышки света: лампы и свечи за оранжевыми шторами с коричневым рисунком да изредка — вспышки автомобильных фар в глубине переулков.
В этот вечер ко всему прочему звезды и месяц затмил падающий снег. Мгновение Леа наблюдала за игрой пушистых хлопьев, затем приоткрыла единственное окно в своей комнате и осторожно ощупала крючок на внешней стене. Ее пальцы тут же закололо от холода, и она была рада тому, что замерзший узел веревки, на конце которой висела матерчатая сумка, развязался легко. Она выудила завернутый в промасленную бумагу кусок сыра и пластиковую бутылку с замерзшим молоком.
Как бы холодно ни было снаружи, воздух в ее комнате едва не трещал от жары. Домоправитель, хозяин центрального отопления, живший в одной из этих бесчисленных клетушек, очевидно, любил, когда в комнате очень жарко. Поэтому Леа и сидела в маечке и пижамных штанах на пахнущем пылью полу и читала, в то время как ветер, сквозивший из щелей в раме, обдувал ее обнаженные плечи. Она уже свыклась с тем, что щеки горят в сухом, раскаленном воздухе, а ночью она просыпается в твердой уверенности, что уснула прямо в сауне.
Когда она рассказала об этом по телефону своей сокурснице Марле, та только холодно отметила:
— Ты ведь сама этого хотела. Зачем тратить время на Париж или Стокгольм, когда можно познавать дикую целину? Это ведь твои собственные слова, не правда ли? Когда я предупреждала тебя об этом, ты заявила, что любишь, когда тебе бросают вызов. Так пользуйся случаем.
Леа с трудом удалось сдержать язвительное замечание, но то, что подруга и не подумала ей посочувствовать, причинило боль, и этого нельзя было отрицать.
— Этот город и эти люди чем-то сбивают меня с толку, — произнесла она в надежде, что все же удастся выпросить у Марлы пару слов сочувствия.
Но Марла была безжалостна в своей чопорности.
— Ты никогда особенно не интересовалась тем, что происходит вокруг. Из всех людей, учившихся на литературном отделении, с которыми я знакома, ты больше всех погружена в мир книг. Чтобы ты обратила на кого-то внимание, этот кто-то должен написать историю о себе.
— Может быть, но… — запинаясь, ответила Леа, — здешние люди настолько другие. Я просто не понимаю правил, по которым тут все происходит, это не считая языковых трудностей. Здесь все такое странное, об этом не пишут в путеводителях.
— Ты просто не привыкла полагаться на других. И теперь вынуждена вылезти из своей скорлупы и взглянуть на то, что еще может предложить тебе жизнь. — В этом месте Леа возмущенно засопела, но Марла не позволила вывести себя из терпения. — Воспользуйся этим временем, проведенным на краю цивилизации, как шансом наконец-то начать по-настоящему замечать окружающих, а не просто быть с ними рядом. Ты ведь до сих пор именно так и поступала, Леа.
После этих слов Леа выдавила из себя несколько фраз прощания, и с тех пор Марле не звонила. Слова подруги ранили ее сильнее, чем она отваживалась самой себе признаться. Действительно, Леа была вполне способна обходиться без посторонней помощи — в конце концов, ей рано пришлось этому научиться. Но услышать слова подруги в затруднительной ситуации — с этим мириться она не хотела.
Несмотря на все, Леа нравилась комната, предоставленная ей на время получения стипендии для учебы за границей. Хотя она была размером с кладовую и обладала тем странным очарованием, которое источает зрелище упадка и разрухи, она была ее гнездом в этом чужом городе, не хотевшем принимать ее в себя.
Жуя бутерброд с сыром, запивая сухие крошки чаем, потому что молоко не успело оттаять, Леа прислушивалась к шорохам в доме, которые были громче, чем звук от ее глотков и шум в трубах отопления. Вечно ругающаяся пара, жившая над ней, похоже, еще не пришла домой. Квартира слева пустовала, как и многие другие в этих убогих бетонных коробках. Справа через тонкую стену слышались звуки кухни: кто-то громыхал металлической посудой, по радио передавали народные песни. Снаружи доносилась обычная смесь из грохота уличного движения, болтовни и некоторого количества народных песен. На удивление спокойный вечер.
