– И вы уехали в офис?
Она кивнула.
Он сделал еще одну запись.
– И в какое время вы уехали?
– Приблизительно без четверти девять.
– А когда приходит ваша уборщица?
– Приблизительно в четверть десятого.
– И она сегодня пришла вовремя?
– Сейчас спрошу. – Алекс вышла из комнаты. – Мимса! – позвала она.
Мимса, занятая пылесосом, не услышала ее. Алекс постучала ее по плечу.
– Мимса!
Уборщица подпрыгнула.
– Вы меня второй раз сегодня пугать. У нас кончился «Вим».[4] Вы забыл?
– Извини, – Алекс кивнула, – постараюсь не забыть.
– Мойщик окон нет пришел. Он ленивый ублюдок.
– Мимса, ты когда пришла сегодня утром? Это очень важно.
– Утром я рано. Без пять девять. Я успел на другой автобус… обычно я на него не успей, потому что готовлю мужу завтрак, а сегодня утром он не завтрак, ходить к доктор на анализ, и вот я успел автобус. Я уйти пораньше тоже, если вы не возражать.
– Конечно. – Алекс кивнула и вернулась в гостиную. – Она пришла без пяти девять.
– Всего через десять минут после вашего ухода?
Алекс кивнула.
– Простите, это может показаться невежливым… но вам не могло померещиться, что ваш сын вернулся… Не могло присниться?
Зазвонил телефон. Несколько секунд она слушала пронзительный звон, и сама обыденность этого звука успокоила ее.
– Слушаю?
– Привет, дорогая, извини.
Ей хотелось, чтобы муж перестал называть ее «дорогая». Она больше не его дорогая, зачем он делает вид, будто между ними все по-старому?
– У меня проходил критически важный эксперимент… я нашел катализатор, который позволит мне делать шардоне не хуже шабли. И оно будет дешевле. Ты можешь себе представить: по-настоящему хороший британский шабли?
– Я в восторге, – безучастно сказала она.
– Я говорю о шабли первого сорта как минимум! Ты хорошо спала этой ночью?
– Да, – удивленно ответила она. – Отлично. Ты нормально доехал?
– Да, без проблем… можешь подождать секунду?
Алекс услышала громкие голоса в трубке.
– Послушай, дорогая, мне нужно срочно в лабораторию… тут возникла небольшая проблема… оно буреет. Вообще у меня случился такой странный сон… понимаешь, я думал, что это не сон, но получается, ошибался. Я как будто бы проснулся в шесть утра, я мог бы поклясться, что в мою спальню зашел Фабиан. Он сказал: «Привет, папа» – и исчез. Я весь дом обыскал, когда проснулся – был убежден, что видел его. Должно быть, сельская жизнь не совсем идет мне на пользу… наверное, шарики за ролики заходят!
Гроб светлого дуба с медными ручками, красные розы на крышке. Солнечные лучи падают через витражное окно. Доброе лицо священника за кафедрой. «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло»,[5] – прочел он спокойным безмятежным голосом.
Потом гроб стали поднимать; это удалось без труда. В гробу лежал ее сын; как он выглядит, спрашивала себя Алекс. Дэвиду, когда он приехал во Францию, не позволили увидеть Фабиана. Они сказали, он слишком сильно обгорел и узнать его невозможно. Она ощутила цепкую руку Дэвида, который теперь тащил ее. «Должна ли я стоять, – подумала она, внезапно запаниковав. – Должна ли я идти по проходу, когда на меня пялится столько глаз?» Потом она вспомнила, что здесь друзья, только друзья, и неохотно последовала за мужем, глядя сквозь туман слез, которые пыталась сдержать, из церкви на улицу, в черный «даймлер».
Кортеж остановился перед аккуратным кирпичным крематорием, они вышли на солнечный свет. Остановились, молча понаблюдали, как носильщики вытаскивают гроб из машины. Двое взяли розы и направились с ними за угол, остальные понесли гроб в здание. Поставили на подставку перед темно-синим занавесом. Алекс подошла к гробу, положила на крышку единственную розу. Произнесла тихим голосом, опустив голову:
– Прощай, дорогой.
Потом вернулась и села на переднюю скамью рядом с Дэвидом. Опустилась на колени и закрыла глаза, пытаясь вспомнить какую-нибудь молитву, но ничто не приходило в голову. Здание заполнялось людьми, донеслась тихая органная музыка. Алекс постаралась вслушаться в слова заупокойной службы, но не могла ничего разобрать. Лишь раздался неожиданный щелчок, скользнул в сторону синий занавес, и гроб поехал в открывшееся пространство.
