– Тебе не кажется, что это звено может подвести? – глубокомысленно изрекал Некрасов, ожидая, чтобы Марков в очередной раз повторил доводы в пользу обсуждаемого проекта.
И Леонид спокойно и убедительно подводил своего компаньона к тому, что нельзя топтаться на месте. Марков доказывал, что промедление приведет к их постепенному вытеснению с рынка. Этого нельзя допустить. Они первопроходцы, им и карты в руки! Нужно рисковать, идти вперед. С другой стороны, один неосторожный шаг – и все придется начинать сначала. Мало-мальский просчет грозит недопустимыми финансовыми потерями, а к моменту возрождения их ниша может оказаться занятой другими.
– Хорошо, но под твою ответственность, – сдавался Некрасов.
Он соглашался, но в то же время снимал с себя всю ответственность в случае неудачи. В этом был весь Некрасов. Он никогда ни в чем не виновен. Все просчеты на совести Маркова. Такая позиция раздражала Леонида, но он мастерски скрывал свои чувства. Долгосрочная стратегия вынуждала его вести себя именно так.
Каждый раз, когда ему становилось особенно тяжело, когда с языка были готовы сорваться обличительные слова, Марков брал себя в руки. Скольких сил ему это стоило! Слишком многое поставлено на карту. Это тот случай, когда Марков не собирается рисковать. Но его целеустремленность, целостность, упрямство страдали и жаждали реванша.
Когда это началось? В старших классах лицея. Беспричинный страх заставал врасплох. Ничего конкретного. Необъяснимое ощущение приближения фатальных событий, которые выйдут из-под контроля. Андрон знал: однажды, в нужный момент он окажется не готов противостоять. Поговорить об этом с кем-то – смерти подобно. Признание автоматически причислит его к разряду слабонервных. Это недопустимо. Ему так часто твердят, что нужно быть сильным, что сила – залог успеха. Разумеется, речь шла не о физическом совершенстве, а о силе духа. Как быть?
Страх шел за ним по пятам. Страх до спазмов в горле, до приступов удушья. Все труднее стряхивать с себя его холодные пальцы. И однажды Андрон не выдержал – решился открыться человеку, который не мог его не понять. Едва подобрал слова, признался. Страхи были выпущены на волю. Когда он озвучил их, они словно потеряли важность. Андрон почувствовал облегчение. Ласковые мамины руки обняли его, нежный поцелуй в макушку, успокаивающие слова. Он едва не расплакался от благодарности. Зачем же он так долго мучил себя?
– Ничего, милый, это с каждым бывает, – улыбнулась мама, а вечером того же дня едва дождалась возвращения мужа с работы. – Егор, с Андроном беда!
– Господи, что еще стряслось? Опять учительница перехвалила?
– У него страхи! – Настасья пропустила ироничный вопрос мимо ушей.
– Страхи?
– Он боится!
– Кого? – Некрасов непонимающе тряхнул головой. – Чего?
– Он не может объяснить. Я никогда не видела его таким… таким беспомощным. Ты представляешь, что такое жить в страхе? И это в его возрасте!
– Что конкретно он говорил?
– Должно произойти нечто ужасное. Событие, которое перевернет его жизнь, нашу жизнь. Он не знает, я же сказала тебе. Ничего конкретного.
– Каша у него в голове. Перегрузили пацана.
– Ты противоречишь себе. Кто говорил, что его нужно загружать, чтобы в голове мыслей на глупости не осталось? – негодовала Настасья Сергеевна. – Я тоже хороша, поддерживала тебя. А как же иначе! Мы ведь одно целое!
– Что-то изменилось?
– Сейчас речь не о нас. Речь об Андроне. Нужно что-то делать.
– Не дави на него. – Некрасов устало вздохнул. – Не нужно подчеркивать, что он за все в ответе. Кажется, мы перестарались.
– Вот и я о том же. – Настасья взяла Егора за руку. – В этой связи я хочу попросить тебя… Егорушка, перестань брать его с собой на работу.
– Ты думаешь, это моя инициатива?
– Ты на все его просьбы отвечаешь согласием?
– Нет, только на те, которые нужно.
– Он еще ребенок, а мы вечно заняты. Только когда он болеет, мы – само внимание.
– Ты сгущаешь краски, Настя.
– Ничуть. Мальчик из кожи вон лезет, чтобы получить нашу похвалу. Ребенок, которому неинтересно с его сверстниками. Ребенок, у которого нет друзей. К чему это приведет?
