Очерки по русской семантике - страница 169

Шрифт
Интервал

стр.

Именно в это время в его сознание входят соратники Пугачева – Иван Никифорович Зарубин, носивший прозвища «Чика» и «Граф Чернышевъ», и Афанасий Тимофеевич Соколов, по прозвищу «Хлопуша», герои исторического исследования, которым в не-далеком будущем предстоит перейти на страницы долго и трудно обдумываемой повести… Возможно, так впервые в поле зрения Пушкина оказались рядом два отчества – Никифорович и Тимофеевич.

Известно также, что с детских – московских – лет Пушкина рядом с ним (в Молдавии, в Москве, в Петербурге, у гроба матери, у смертного одра Пушкина и у его открытой могилы, в радости и в горе) находился наставник, «дядька», «дядюшка», слуга и товарищ, один из самых близких Пушкину людей, – болдинский крепостной Никита Тимофеевич Козлов (1778–1851). Для Пушкина-мальчика и юноши – Никита. Для взрослого Пушкина – Тимофеевич и дядюшка. С 1831 года в доме поэта рядом с Никитой Тимофеевичем Козловым живет и Никифор (единственный Никифор в близком пушкинском окружении) – Никифор Емельянович Федоров, камердинер Пушкина.

Рядом с Пушкиным обнаруживаются и три Ивана Тимофеевича: Иван Тимофеевич Спасский – домашний врач Пушкиных. Поэт упоминает о нем в письмах к Наталье Николаевне в 1832–1834 гг.; Иван Тимофеевич Лисенко – книгопродавец и издатель, распространитель прижизненных изданий поэта; Иван Тимофеевич Калашников – чиновник и литератор. В апреле 1833 года Пушкин отправил ему благодарственное письмо в связи с получением романа Калашникова «Камчадалка».

2 декабря, принимая Гоголя и слушая его «Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем», Пушкин, продолжая неотступно думать о «Капитанской дочке», подсознательно соединит всех Никифоровичей и всех Тимофеевичей и, отринув по каким-то неизвестным нам причинам отчество Никифорович, отдаст предпочтение Тимофеевичу как имени своего будущего героя.

На следующий день, 3 декабря 1833 года, в дневниковой пушкинской записи появится «случайная» ошибка, где гоголевский Иван Никифорович будет назван Иваном Тимофеевичем.

А еще через два года, когда замысел «Капитанской дочки» будет наконец воплощен в художественный текст, такая же замена превратит в Тимофеевича (Тимофеича) исторического Ивана Никифоровича, – И. Н. Зарубина: «Пугачев на первом месте сидел, облокотясь на стол и подпирая черную бороду своим широким кулаком. Черты лица его, правильные и довольно приятные, не изъявляли ничего свирепого. Он часто обращался к человеку лет пяти-десяти, называя его то графом, то Тимофеичем, а иногда величая его дядюшкою. Все обходились между собою как товарищи <…>> (VI, 313).

В академическом издании романа исследователи, комментируя эти строки VIII главы и объясняя, что речь здесь идет не об Афанасии Тимофеевиче Соколове (Хлопуше), характеристика которого дается далее, в главе XI, а об Иване Никифоровиче Зарубине (Чике), утверждают, что, «назвав последнего “Тимофеичем”, Пушкин допустил явную ошибку» (Пушкин А. С. Капитанская дочка. М., 1984. С. 288).

Но можно ли считать ошибкой мелкую историческую неточность в художественном произведении? «Капитанскую дочку» пи-сал автор, заботившийся прежде всего о художественной правде, о художественной выразительности. Никто никогда ведь не считал, что Пушкин допустил ошибку, превратив историческую Матрену Кочубей в Марию романтической поэмы «Полтава»!.. Всем понятно: это сознательное, намеренное, художественно оправданное переименование.

О том, как много вложил Пушкин в Пугачева «от себя», когда-то прекрасно написала М. Цветаева. Не так ли и исторического Ивана Никифоровича Зарубина-Чику Пушкин одарил «от себя» и отчеством своего друга-слуги, и своим к нему мягким и ласковым обращением – «дядюшка»?

Часть III. Разное

Россия – Ро(а)с(с)ея

Характерной особенностью современного состояния русского письма и печати нужно признать все возрастающее расширение сферы ненормализованных и стихийно нормализуемых, но не кодифицированных написаний. Их постоянное численное умножение, рост их употребительности в различных жанрах художественной и научно-популярной литературы и публицистики – с использованием всего богатства вариантных возможностей, представляемых наличной системой графических средств, – неизбежно оказывает более или менее значительное возмущающее воздействие на кодифицированную сферу и всю систему письма и печати в целом:


стр.

Похожие книги