Дюкен выслушал посланца и приказал: "Продолжать огонь". Мертвая Голова выполняет угрозу. Первым из французов привязан к пушке апостолический викарий Жан ле Ваше, отдавший тридцать лет служению пленникам-христианам. Затем наступает очередь еще двадцати французов, в том числе и консула.
Французский флот ушел, когда кончились боеприпасы. Через пять лет история повторяется. Снова к жерлам пушек привязаны французы, которых разрывает вылетающее ядро: так погибает еще сорок восемь человек.
Итак, соотношение сил между европейскими и берберскими государствами незаметно изменилось. Мы присутствовали при анархическом рождении пиратства, затем оно развилось и укрепилось под сенью Османской империи. Когда последняя пришла в упадок, пиратство стало индустрией, постоянно совершенствуя свою технику и организацию. Оно стало экономической основой общества, которое проводило по отношению к европейской торговле почти бескровную политику действенного и тонкого шантажа. И вдруг жестокость, которую трудно объяснить. Что же произошло? Дело в том, что со сцены ушли все ренегаты.
Организаторами берберского пиратства были европейские ренегаты. Они создали почти мировую процветающую индустрию с конвенциями по выкупу и религиозной терпимостью. Но ренегаты, европейские авантюристы, которые подняли технику берберского мореплавания до европейского совершенства (Дансер и иже с ним), перестали заниматься пиратством, когда европейские государства ввели в Средиземное море настоящие военные эскадры: против них пираты были бессильны. Мавры остались в одиночестве.
Берберские государства приходят в упадок. Монахи религиозных орденов, занимавшихся выкупом, либо изгнаны, либо перебиты, больницы и часовни разрушены. Беднеет техника магрибского мореплавания. У оставшихся раисов нет ни знаний, ни отваги раисов-ренегатов. В 1788 году весь флот алжирского дея состоит из восьми барок, и двух галиотов.
Но закат еще не означает сумерек. Еще многие христианские суда станут жертвой мусульманских пиратов в Средиземном море. Алжирское пиратство вновь расцветет во времена Французской революции и империи. Даже новый обстрел Алжира англо-голландским флотом в августе 1816 года не покончит с пиратством. Но оно теперь носит случайный и анархический характер, как и при рождении. Раисы с их устаревшими суденышками, подчиняясь приказу султанов, нападают только на мелкие одиночные торговые суда.
Султаны жалуются, что в их гаремы попадает меньше женщин, чем во времена великих раисов, и подстегивают своих капитанов. Напрасно. Западные страны перестают рассматривать пиратство как нормальное явление. Они перестают мириться с ним, как мирилсь прежде.
Магрибские государи не осознали перемен и продолжали пиратствовать.
...26 мая 1830 года из Тулона отплывает громадный французский флот, и в истории Средиземного моря открывается новая страница.
Но вначале другие персонажи сменяют деев и султанов на сцене нашего театра.
Жорж Блон ГОНКА ЗА СОКРОВИЩАМИ
Даже для своей эпохи человек выглядит невысоким. Он коренаст. Носит бороду и всегда одет в темные плотные одежды, несмотря на жару в каюте, куда почти не проникает свежий воздух. От него разит потом, как и от всех остальных, ибо на борту судна ни один человек не мылся вот уже три недели. Мореплавателю двадцать восемь лет, и его облик соответствует возрасту. Под густой шапкой черных вьющихся волос спокойное лицо с темными властными глазами. Август 1497 года. Судно идет в открытое море вдоль западного побережья Африки.
Каюта совсем не похожа на каюты современных лайнеров. Неуютное и неудобное помещение, хотя стол застелен ковром и стоит кресло. Иллюминатора нет, дневной свет проникает через открытую дверь, рядом с которой начинается трап, ведущий на палубу. Когда погода портится, приходится закрывать дверь и зажигать фонарь. Фонарь горит и ночью. Койка, устроенная в некоем подобии алькова, слишком коротка. Под койкой стоит медный сосуд для отправления естественных нужд - роскошь, доступная избранным. Матросы поступают, как все матросы мира той эпохи. В каюте есть также библиотека. Она совсем не похожа на наши библиотеки. Это длинный плоский ящик, прибитый к перегородке. Книги в нем не стоят, а лежат. Их нельзя поставить, поскольку они представляют собой пачки листов пергамента или плотной бумаги, которые вшиты в мягкие кожаные обложки. Ящик-библиотека вмещает около пятидесяти книг. Хозяин каюты берет одну из них, кладет на стол и, усевшись в кресло, внимательно читает при скупом свете дня, проникающем через раскрытую дверь. Он перечитывает эту книгу десятки раз. Каждая буковка, украшенная завитушками, выписана каллиграфами с большой тщательностью, и сегодня их прочесть могут лишь редкие знатоки.
