— Я не пойду завтра на охоту, — проговорил не совсем внятно Илинич.
— Это почему?.. — вскрикнул изумлённый старик, отскочив на несколько шагов от Илинича.
— Потому что там будет идти дело не о доставлении тебе удовольствия, а о наследстве после вашей милости.
— Ну, не сердись, — сказал улыбаясь Ильговский, — если б я знал, что ты так обидчиво примешь моё предложение, то я лучше бы согласился отказаться от вепря.
— Но мы без тебя не пойдём на охоту! — отозвалось вдруг несколько голосов из толпы молодёжи, любившей Илинича.
— Тебе, пан Илинич, — вмешался отец Ванды, — не следует отказываться от предложения пана-воеводы.
Яцек ещё колебался и украдкой посматривал в ту сторону, где стояла Ванда; её чёрные глаза были устремлены теперь на Илинича, она, казалось, просила его не отказываться от участия в охоте.
— Видит Бог, — проговорил с жаром Илинич, обращаясь к Ильговскому, — что я не хочу домогаться твоего богатого наследства; и если завтра пойду на охоту, то потому только, что это угодно твоей милости!
Стоявший сзади Илинича пан Кмита насупил брови и сильно дёрнул за руку своего соперника.
— Кто тебе позволяет оскорблять нас? — высокомерно сказал пан Кмита, — не забывай, любезный, что в числе нас есть близкие родственники его милости, пана воеводы; а ты ему что?..
— Я не оскорбляю никого, — твёрдо, но не грубо отозвался Илинич, — а до родственников пана-воеводы мне нет никакого дела; если же тебя оскорбили мои слова, то моя сабля даст тебе удовлетворение.
Пан Кмита побледнел и с заметной злобой, крутя свой ус, готовился отвечать что-то Илиничу.
— Полноте, полноте, господа! — примиряющим голосом заговорил пан Ильговский, становясь между соперниками, — поберегите вашу храбрость на завтра, а теперь возьмёмся лучше за кубки и выпьем за успех завтрашней охоты. А ты, Яцек, — добавил воевода, обращаясь к Илиничу, — прикажи, чтоб к утру всё было готово, как следует. Посмотрите-ка, господа, как великолепно село солнце, нет ни облачка; пожалуй ночью будут заморозки, охота будет славная, такая что и мы, старики, не усидим дома за печкой… Да быть может, и мои дорогие гостьи захотят посмотреть нашу охоту, — добавил Ильговский, обращаясь к дамам, — статься может, что они пожелают поздравить того, кто останется победителем. Не так ли, милостивые пани?
— Хорошо, очень хорошо, мы согласны завтра ехать на охоту, — заговорили в один голос все гостьи.
Молчала одна только Ванда.
— Вели же, Яцек, приготовить к завтрашнему дню шатры на Волчьей Горе, — сказал пан-воевода Илиничу, — с этой горы, я думаю, всё будет видно, если только нам удастся выгнать вепря из чащи. Впрочем ты сам умеешь отлично распорядиться, не тебя мне учить. Нужно только подумать о том, чтобы наши гости встали завтра раньше солнышка и птичек. Теперь прикажи, пан-маршалок[3], — добавил Ильговский, обращаясь к одному из окружавших шляхтичей, — протрубить сбор.
По знаку, данному маршалком, загремели трубы. Хозяин предложил свою руку гостье, старейшей и по летам, и по званию, каждый из гостей последовал его примеру, взял под руку даму и попарно за хозяином пошли в столовую.
Нечего, кажется, и говорить, что в одной из пар были Ванда и Илинич.
— Желаю тебе успешно охотиться завтрашний день, — с волнением прошептала девушка, склоняясь несколько к плечу Илинича.
— О, я и сам желал бы этого, — отозвался с глубоким вздохом Яцек.
— Я предчувствую, что охота тебе удастся; я буду молиться Богородице, чтобы она помогла тебе, — тише прежнего пролепетала Ванда.
Звуки труб и литавр, раздавшиеся в это время с таким громом, что, казалось, от них дрожали стены замка, заглушили ответ Илинича, который слегка пожал руку молодой девушки.
Гости вошли в столовую. Стены этой залы и полукруглый свод её потолка были сероватого цвета. На стенах было развешано дорогое оружие и разные охотничьи принадлежности, вперемешку с оленьими и буйволовыми рогами, а также портретами давних владельцев Придольского замка и гербами как их фамилии, так и тех фамилий, которые были с ними в родстве. В простенках же между окон и по бокам дверей были сделаны дубовые полки, уставленные грудами серебряной и золотой посуды.
