Прежде всего, я посѣтилъ Никитовскій ртутный рудникъ. И первый мой вопросъ, лишь только поѣздъ высадилъ насъ на станціи Никитовкѣ, былъ — гдѣ же тутъ рудникъ? — потому что кругомъ ничего не было видно, кромѣ хлѣбныхъ полей, сухихъ выгоновъ и степныхъ залежей, да нѣсколькихъ селъ (въ ихъ числѣ виднѣлась и Никитовка), попрятавшихся въ утлубленіяхъ широкихъ, безводныхъ овраговъ. Но скоро мое любопытство было удовлетворено. Едва нанятый нами старикъ-крестьянинъ изъ Никитовки провезъ насъ съ полверсты, какъ показались зданія знаменитаго рудника, дымящаго всѣми своими трубами, а кругомъ по степи виднѣлись каменноугольныя шахты, между прочимъ, и Горловка. По мѣрѣ того, какъ лошадь наша бѣжала впередъ, ртутный рудникъ все болѣе и болѣе вырисовывался, а черезъ нѣсколько минутъ мы уже были возлѣ главной конторы.
Стоитъ онъ въ верстѣ съ небольшимъ отъ станціи, на совершенно ровномъ и по сравненію съ окрестностями низкомъ мѣстѣ. Благодаря такому характеру мѣстности, ртутный заводъ можно было поставить непосредственно возлѣ самаго рудника, что не часто случается въ горной промышленности. Посрединѣ всего завода возвышается большое зданіе (изъ дикаго камня), въ которомъ поставлены паровые котлы и подъемная машина; въ центрѣ этого-то зданіи и находится рудникъ. Получивъ разрѣшеніе управляющаго, въ сопровожденіи штегера, мы подошли къ его отверстію, ступили на площадку подъемной машины и черезъ минуту, послѣ даннаго сигнала, повеслись куда-то внизъ, среди абсолютнаго мрака, сразу охваченные сырымъ, затхлымъ холодомъ, и не успѣли хорошенько опомниться, какъ уже стояли на днѣ главной галлереи, по которой тамъ и сямъ мелькали огоньки. Намъ также дали до лампочкѣ въ руки, и мы отправились по этой галлереѣ. Всюду мелькали огоньки, гдѣ-то раздавались удары, слышался грохотъ бросаемой руды, въ воздухѣ было сыро и смрадно. Сыростью несло, конечно, отъ мокрыхъ каменныхъ стѣнъ, смрадъ же происходилъ отъ масляныхъ лампочекъ, съ которыми работали рабочіе и обращики которыхъ были у насъ въ рукахъ.
Шли мы возлѣ самой стѣны, пробираясь по глыбамъ щебня, на каждомъ шагу спотыкаясь, потому что посерединѣ узкой галлереи проложены рельсы, по которымъ мимо насъ то и дѣло катились вагончики, нагруженные до верху породой. Иногда васъ останавливали въ тотъ моментъ, когда мы проходили подъ отверстіемъ, пробитымъ изъ верхней галлереи на нашу, и когда оттуда сыпался съ грохотомъ щебень породы въ стоящій около насъ вагончикъ. Рабочихъ, сыпавшихъ этотъ щебень сверху и стоявшихъ около вагончика, также останавливали, всѣ прекращали на мгновеніе работу, но лишь только мы проходили, какъ за нами слышался снова грохотъ падающихъ камней или лязгъ вагончика, который покатили рабочіе.
Пробираясь все впередъ, мы по дорогѣ завертывали въ боковые ходы и забои. Всюду кипѣла работа: въ одномъ мѣстѣ рабочіе тяжелыми кирками долбили стѣны, въ другомъ происходило сверленіе отверстій, куда вкладывается зарядъ динамита и рветъ массивную толщу; добытый щебень рабочіе лопатами бросали въ вагончики и катили ихъ по рельсамъ до отверстія рудника, гдѣ ихъ поднимали машины вверхъ.
Изъ главной галлереи мы прошли въ другую, параллельную ей. Тамъ опять заходили во всѣ темные закоулки, поднимались вверхъ, на верхнюю параллельную галлерею, и намѣрены были по лѣстницѣ спуститься еще ниже, на глубину тридцати трехъ саженей, но сопровождавшій насъ штегеръ отсовѣтовалъ, такъ какъ въ самомъ низу много воды.
Всего пути подъ землей мы прошли не болѣе трехсотъ саженей, но я такъ наломалъ себѣ ноги объ камни, такъ тяжело дышалъ въ смрадной атмосферѣ и въ общемъ такъ физически и душевно усталъ отъ всей этой тяжелой, необычной обстановки, что былъ очень радъ, когда по другому ходу мы пошли обратно къ выходу. Но дорогѣ докторъ, неизмѣнный мой спутникъ, нѣсколько разъ останавливался передъ тѣмъ или другимъ рабочимъ, безцеремонно и молча раскрывалъ пальцами ему ротъ и, пощупавъ десны и зубы его, шелъ дальше. Я, разумѣется, раньше зналъ о ртутномъ отравленіи, но не представлялъ себѣ ясно размѣровъ его. Съ этимъ я познакомился не здѣсь, въ глубинѣ рудника, а на верху, на самомъ заводѣ.
