До дома баронессы было недалеко, но ехать пришлось довольно долго — саням приходилось буквально пробираться по улицам, запруженным людьми, спешащими посмотреть на то, как горит знаменитый дворец Разумовского, где еще вчера пировали и веселились толпы гостей. К этому времени новость о пожаре уже разлетелась по всей Вене, и каждому, от самого знатного до самого незначительного горожанина, хотелось своими глазами увидеть, как превращается в прах один из красивейших домов столицы, увидеть зрелище, превосходившее в своей дикой красоте все военные парады, турниры и балы-маскарады последнего времени.
Всю дорогу Ричард прижимал к себе Ванду, но она подняла голову и заговорила только тогда, когда они оставили дворец далеко позади и углубились в паутину городских улиц, над которыми уже разгоралась бледная немощная заря.
— Ты должен покинуть меня? — прошептала она.
Ричард думал, что она спит, и потому до этого времени ехал молча. Он взял Ванду за подбородок и повернул ее лицо к себе.
— Моя дорогая, — мягко сказал он, — я буду рядом с тобой везде, где это только возможно.
— Правда?
Вопрос прозвучал так тихо, что Ричард скорее не услышал его, а прочитал по губам.
— Я люблю тебя! — сказал он. — Ты знаешь это, но тебе неизвестно мое положение. Я нищий, Ванда, я человек без родины, англичанин, который не может вернуться домой.
— Тебя изгнали?
Он кивнул, не в силах ответить на этот вопрос словами. Если ему и раньше было горько думать о том, что его объявили в Англии вне закона за преступление, которого он не совершал, то теперь вспоминать об этом было тяжко вдвойне. Ричард неожиданно представил себе Ванду в своем любимом доме, ее смех, эхом отзывающийся в пустых коридорах, топот ее маленьких ножек по широким ступеням лестницы… Сердце стеснила жалость от невозможности всего этого прямо сейчас.
Ричард немного помолчал, а затем произнес слова, которых не произносил никогда прежде в своей жизни:
— Я хочу просить тебя выйти за меня замуж. Господь знает, что я хочу этого сильнее всего, чего мог бы желать в жизни, но это невозможно…
В бледном свете зари Ричард увидел, как осветилось внутренним светом лицо Ванды, засияло… Не в силах видеть ее такой счастливой, зная, что этому нет оправдания, он отвернулся.
— У меня нет дома, — глухо проговорил он, — и потому я не имею права сделать предложение ни одной женщине.
— Но… мы же любим друг друга!
Эти слова она почти выкрикнула. Ричард резко, почти грубо повернулся к ней.
— Да, я люблю тебя, я никогда не думал, что можно так сильно любить кого-то! Когда я выносил тебя из огня, я думал, что, если мы умрем вместе, я буду рад. Намного труднее жить врозь…
— Мы не можем оставить все как есть! Нужно найти выход, мы должны его найти! — Точно такие же слова она произнесла совсем недавно, когда они искали, как им спастись из огня. Но сейчас, как оказалось, найти выход сложнее…
А ее голос был голосом юности, которая во всем мире уверена, что способна решить любую проблему, юности, которая полна надежд, которая еще не познала горечь жизни и не утратила своих иллюзий.
Ричард наклонил голову, нашел губами губы Ванды. Когда их долгий поцелуй закончился, Ванда посмотрела на него сияющими счастливыми глазами.
— Все будет хорошо, я уверена в этом! — воскликнула она с ликованием.
Ричард молча посмотрел на нее, не желая гасить ее радость.
Сани подъехали к дому баронессы. Заспанный слуга открыл дверь, и Ричард помог Ванде подняться по отдраенным песком каменным ступеням. Он собирался попрощаться с Вандой, но она крепко схватила его за руку.
— Пойдем.
Он не мог устоять перед ее умоляющим взглядом и вошел в дом вместе с нею. Слуги суетились, разжигая огонь в маленькой гостиной рядом со столовой, мажордом известил их, что через несколько минут будет готов завтрак.
— Мне нужно сообщить баронессе, что я дома, — сказала Ванда. — Можешь подождать, пока я вернусь?
И вновь Ричард подумал, что не способен отказать ее просьбе.
— Я буду ждать, — ответил он.
Ванда улыбнулась и легко, словно на крыльях, взбежала вверх по лестнице. Ричард приказал принести горячей воды, посмотрел на себя в зеркало и понял, почему Александр рассмеялся, глядя на него. Лицо было черно от сажи, волосы спутались, галстук превратился в грязную мятую тряпицу.
