— Да-да! Я пробовала сложить — все именно так! — Лицо Юлии осветилось радостью, будто ребенку подарили игрушку. — Но что интересно, магические квадраты мудрецы составляли и раньше, в Древнем Китае, но в Европе первый такой квадрат был составлен художником!
— А его гравюры карт звездного неба Северного и Южного полушарий и Восточного полушария Земли? — совсем уж возрадовавшись, напомнил недюжинной собеседнице Меттерних. Ему очень хотелось не отстать от своей дамы в культурных познаниях, и в данный момент он был на высоте, он это отлично чувствовал, и это придавало ему молодого задора. Что за женщина изображена в центре гравюры, о которой они говорят? Аллегория меланхолии? Собака, грустно свернувшаяся клубком у ее ног, символизирует печаль, это понятно. Считал ли Дюрер себя меланхоликом? И не случайно ему, Меттерниху, на ум приходил этот магический квадрат всякий раз, когда он слагал пасьянс из своих дворцовых интриг, дабы сошлись воедино все концы и начала, чтобы не осталось ничего неучтенного, что бы впоследствии ударило по нему самому. И всегда квадрат Дюрера был для него талисманом, он смотрел на него, вглядывался, изучал, заряжаясь вдохновением на поступок… Но почему Юлия о нем вспомнила? Это вдохновляющий для него, Меттерниха, знак, не так ли?..
— Дюрер единственный из немецких мастеров с одинаковым совершенством работал по меди и дереву… — проговорил он, не желая терять нить разговора и стремясь додумать ответ на вопрос об удаче.
— Да! И лучшая его гравюра по меди — «Адам и Ева»…
— Да, это шедевр… А писал он Адама и Еву, имея за образец античные статуи Аполлона и Венеры… — Хорошо, хорошо, мысленно рукоплескал себе Меттерних, словно поймал трудный мяч на спортивной площадке. И улыбнулся спутнице. Торжествующе и победно. Но внешне это выглядело так, что на его лице расцвела счастливейшая улыбка.
А глаза его жадно обшаривали лицо графини. Оно оставалось спокойным, серьезным, без тени кокетства, которого не было и в устремленных на него бездонных серых глазах, пока она говорила.
Меттерниху казалась, что с прошлой их встречи она стала еще красивее — он наслаждался каждой черточкой на ее милом лице, каждым мелким движением губ, следя за тем, как рождается на этих губах звук ее нежного голоса. Так они и продолжали ходить вдоль озера, ведя разговор, столь увлекший обоих.
Разговор с Юлией то сталкивал его в полуобморок страсти, то забрасывал на вершину душевного или умственного озарения, но в каждом случае доводил до головокружения. Сколько времени это все длилось? Меттерних затруднился бы ответить на этот вопрос, но неожиданно почувствовал на лице холодную каплю — начинался дождь. Бежать к месту, где они оставили лошадей, было глупо. К тому же расставаться им не хотелось.
— Укроемся под деревьями, — энергично скомандовал князь, беря Юлию под руку и увлекая ее за собой. Некоторое расстояние пробежать им все же пришлось. Они хохотали и веселились, забыв обо всем на свете. Холодный дождь был им в радость, быстрый бег дарил такую свободу, о которой каждый только мечтал в паутине необходимостей и того, что совершать было дулжно, без рассуждений.
На дальней стороне озера деревья росли так густо, что даже сейчас могли надежно укрыть от дождя своими пусть и безлиственными, но тесно переплетенными ветками.
Недолгое время они, тяжело дыша после бега, постояли рядом, потом он тихо обнял ее. Юлия словно ждала этого, не оказала никакого сопротивления, более того, доверчиво прильнула к нему и уткнулась лицом в плечо.
Князь долго целовал ее волосы, шептал на ухо слова любви — низким, внезапно севшим голосом.
— Я люблю вас. О, моя драгоценная госпожа, я был сражен вами с первого взгляда, как только увидел вас. Мне трудно выразить словами свои чувства, мне кажется, таких я еще не испытывал!
— Да? Это не шутка?
— Я похож на шутника? Взгляните же на меня!
Она откинула голову, и губы князя нашли ее приоткрытый рот. Целуя ее, он изумлялся. Как необычен был этот их поцелуй! Таких чувств, как Юлия, не пробуждала в нем ни одна женщина. Желание было столь сильным, что он едва стоял на ногах.
