Симагин опять оглянулся на окна, потом посмотрел на часы. Пора, подумал он и, сладко потянувшись, встал.
Высокий синий купол, отдыхая, парил над миром. Улыбаясь, Симагин глубоко вдохнул сиреневый воздух. Он любил дышать.
– Антон, – позвал он. – Я пойду, знаешь. Ты остаешься? Или, может, айда вместе?
Антон задумчиво присел на край уступа и сложил крылья.
– Мне пора, знаете, – солидно объявил он затем и поскакал к Симагину. Симагин дождался его, и они неспешно, как взрослые, проследовали к дому.
Без Антошки все рассыпалось. У парадного их обогнал вооруженный Вовка. Девочка еще с минуту потютюшкала птенцов, потом тоже ушла.
Войдя, Симагин сразу учуял ненавистный запах. Но Ася встретила их такая лучезарная, такая домашняя и желанная, что он смолчал, лишь сдержанно покрутив носом. Не таков был Антошка. Он с порога принялся дергать Симагина за руку, а когда тот нагнулся, свистяще, оглушительно зашептал: "Она опять! Чувствуешь? Она опять!" Ася помрачнела и ушла на кухню. Приходилось держать марку. Чеканной поступью, неотвратимый, как само Возмездие, Симагин последовал за нею и строго спросил:
– Откуда вонища?
– Мам, – проникновенно сказал Антошка сзади, – ты что, что ли не знаешь, что одна капля никотина убивает лошадь? Курить же вредно.
– Где покорность? – вопросил Симагин. – Муж я тебе или не муж?
Она подняла на него широко открытые, честные глаза и ответила:
– Муж объелся груш.
– Антон, – сказал Симагин твердо, – изволь нас оставить.
– Только не шлепай ее больно, – попросил сердобольный Антошка и вышел, аккуратно притворив дверь.
– Прости, – тихо сказала Ася. – Я что-то переволновалась сегодня.
Она смотрела чуть исподлобья, моляще, и чуть приоткрыла губы, словно ждала. Она стояла хрупко, очень прямо. Она была. Он осторожно положил ладонь на ее гладкую шею, и сердце скользнуло в горячую бездну; стены, крутясь, сухими картонками отлетели куда-то, Ася едва не упала, запрокидываясь, целуя, сразу загораясь в его руках... но вот уходит, отрывается, вот уже стоит у окна и так дышит, будто ныряла за жемчугом... и что-то шипит на плите.
– Ну вот опять... – у нее не хватило воздуха. У нее кружилась голова, все упоительно плыло. – Ведь бульон же убежал!
У двери оскорбленно скребся Антон, бубня: "Вы что, что ли целуетесь, да?"
– Заходи! – позвал Симагин еще чуть перехваченным голосом. Антошка вошел независимой расхлюстанной походочкой, руки в брюки, и некоторое время прогуливался как бы ни при чем. Потом, обвинительно тыча в Симагина указательным пальцем, сказал:
– Вот если бы я курил, ты бы меня уж не целовал!
– Наверное, – улыбнулся Симагин.
– Не знаю, – сказала Ася, – что это на нашего папу иногда находит. Вдруг возьмет и поцелует ни за что ни про что.
– Я ведь уже старенький, – жалобно стал оправдываться Симагин. – Какие у меня еще в жизни радости? Это вы можете летать на крыльях диаметром двадцать метров, а мне...
Антошка победно взревел и запрыгал поперек кухни:
– Ты что, что ли не знаешь, что такое диаметр?!
– ...Чай будешь пить? – спросила Ася, отрываясь от книги.
– Буду, – ответил вошедший в кухню Симагин.
– С булкой будешь?
– С булкой буду. И с маслом.
Она встала, подошла к хлебнице.
– Городская есть и бублик.
Симагин сел верхом на табуретку.
– С кр-рэнделем буду, – веско сообщил он и разинул рот в ожидании.
– Уснул? – спросила Ася, намазывая ему бублик маслом.
– Ага. Морского змея половил минут десять, и привет. А змей, между прочим, оказался разумный.
– Тошка так изменился.
– Мы все изменились.
– Что-то еще из нас выйдет... – проговорила Ася. – Что из него выйдет? И что, – она лукаво улыбнулась, – из тебя выйдет? Вот, кстати, это про тебя... Покрепче?
– Покрепче буду.
Она налила ему покрепче, свободной рукой пролистав свою книгу на несколько страниц назад.
– Вот. "Почему самые талантливые натуры в нашей жизни не дают того, что они, наверное, дали бы в Европе? Вероятно, причина в общем низком уровне интеллектуального развития; успех слишком легок, нет стимулов, точек опоры, нет пищи для сравнения, нет ничего, что бы поощряло развитие умов и характеров; вот почему самые одаренные натуры долго остаются детьми, подающими большие надежды, чтобы сразу затем, без перехода, стать стариками, ворчливыми и выжившими из ума". Вот бублик.
