– Такого не бывает, – вздохнул я. – Хорошо, ты меня чуть-чуть утешил. Но только чуть-чуть. Они шли к Наде, напали на нее, увидев нас – радостно переключились. Надя точно в списке этих трех жертв. Возможно, что и мы.
– Я хотел вас немного утешить, – признался Кеша. – Ну да… Наверное, все-таки про вас.
– Кеша, давай без утешений. Мы не дети.
– «Пять дней остается для людей. Шесть дней остается для Иных. Для тех, кто встанет на пути, не останется ничего». Тут все ясно, да?
– Только один вопрос. Пять дней начиная с чего?
– С момента четвертой попытки вас убить, – сказал Кеша тихо. – Если убьют.
– И тогда все погибнут? Вначале люди, потом Иные?
– Да, – поколебавшись, сказал Кеша. – Тут хоть прямо и не сказано про смерть, но общая тональность и использование разрядов, особенно цифр пять и шесть…
– Оставь детали, я тебе верю, – сказал я.
– Шестой Дозор мертв… – Кеша задумался. – Дядя Антон, вот это на самом деле самое важное. Самое-самое. Шестой Дозор.
– Почему?
– Потому что тут асимптота в точке перегиба, это значит…
– Верю! – Я вскинул руки. – Верю, Кеша.
– Шестой Дозор – это что? – спросил мальчик с любопытством.
– Ну, Ночной и Дневной Дозоры – это первый и второй, – сказал я. – Третий Дозор – Инквизиция. Четвертый Дозор – это органы СМИ. Пятый Дозор – это как пятая колонна, тайная организация внутри Дозоров… Шестой – о, ты спрашиваешь меня про Шестой Дозор…
У Кеши округлились глаза.
– Да шучу я, – вздохнул я. – Никто никогда не называл Дозоры цифрами. Есть пара дурацких шуток, но не более того. Шестой Дозор – полная бессмыслица.
– Должен быть смысл! – строго сказал Кеша. – Честное слово! У пророчеств есть законы!
– Хорошо, я буду думать.
– Пятая сила исчезла. Четвертая не успела. Третья сила не верит, вторая сила боится, первая сила устала. – Кеша развел руками. – Тут совсем непонятно, дядя Антон. Может, смысл и есть. А может быть, пурга или курга. Просто чтобы пророчество красиво звучало.
– Выходит, в сухом остатке – только Шестой Дозор, – сказал я. – Единственный хвостик, за который можно уцепиться.
Кеша виновато кивнул.
– Извините, дядя Антон… Я завтра спрошу Глыбу на уроке.
– Спроси. – Я встал, положил на стол деньги. Официантка, давно уже раздраженно смотрящая на нас (взяли два мороженых и кофе, сидели целый час), двинулась к нам от стойки. – Пойдем, я тебя отвезу домой.
– Да я сам, на метро…
– Нет, Кеша. Мне спокойнее будет. И все равно сейчас делать нечего, у меня одна встреча вечером, до нее… Кеша?
Иннокентий Толков стоял покачиваясь и слепо глядя на меня. Зрачки его медленно расширялись, глаза чернели, превращаясь в зловеще поблескивающие красными искрами провалы. Лицо побледнело, на нем проступили бисеринки пота.
Я замер.
Не надо мешать пророку, когда он впал в транс. На ногах он скорее всего удержится.
Может быть, это будет уточнение пророчества? Такое случалось. Или еще одно?
Глаза Кеши вдруг сузились, налились янтарной желтизной. Зрачок схлопнулся, расширился – и стал вертикальным. Я вздрогнул. Официантка, так не вовремя ринувшаяся за деньгами и оказавшаяся рядом, ойкнула.
– Антон, – сказал Кеша, глядя на меня. – Раз – отрока возьми с собой. Два – поспеши домой. Три – не тебе решать. Четыре – я приду опять.
Это не было похоже на пророчество. Это было похоже на то, словно пророка заставили говорить – и перехватили управление. Какие-то внешние формы, построение фраз – это было от пророчества. Содержание… Содержание было совсем иным.
– Что за нелепица? – воскликнула официантка плачущим голосом. – Не подобает приличным людям так вести себя!
– Простите великодушно, – ответил я, борясь с искушением добавить «сударыня». – Но это всего лишь детское баловство. Простите великодушно, примите за беспокойство…
Официантка чопорно кивнула, сгребла со стола деньги, приняла из моих рук тысячную купюру – и удалилась.
Стремление говорить велеречиво и старомодно – в меру понимания человеком и велеречивости, и старомодности – характерный признак близкого выброса Силы. Но каков должен был быть выброс, чтобы он подействовал на меня, Высшего?
И почему я его не заметил никаким другим образом?
