Романыч помолчал, постучал еще немного по столу и продолжил:
– А может, он не только чужие, но и свои стремления реализовать жаждет. Кто знает, что на уме у антропофага? Мировое господство установить, сородичей найти, домой вернуться… Вот и движется история наша по тем рельсам, которые он для нее определил.
Их размышления были прерваны появлением мальчишки, почти подростка, которого уже можно было бы отправить в ночное в компании старших.
– Гришкой зовут, – представил его Романыч.
– Григорием, значит, – уточнил малец, расправив белую рубашку с узором из васильков и вперив в Штольца немигающий взгляд серых глаз.
– И вправду не боишься? – спросил у него Андрей Иванович, когда они уже посвятили Гришку в подробности их незамысловатого плана.
– Не боюсь, – горделиво ответил тот. – Заговоренный я. Так что ни пуля, ни яд меня не возьмет.
– Веришь в заговоры?
– Верю, пробовал, – скупо ответил Гришка и добавил, обращаясь зачем-то к Штольцу: – Кровь могу заговорить.
Стали собираться. Романыч простился с супругой и девочкой, игравшей с куклой на полатях.
– Удочерили мы ее. Нам прокормиться нетрудно будет, – пояснил мужик. – А после и имя подберем.
Он проверил пальцем остроту плотницкого топора, удовлетворившись результатом, осторожно заткнул его за гашник и надел поверх истертую собачью доху. Штольц обрадовался и дружески хлопнул мужика по плечу, накрепко положив себе приглядеть за Романычем в предстоящей схватке.
Он нащупал в карманах шубы успокаивающую сталь револьвера и завернутые в платок ампулы. Андрей Иванович уже израсходовал одну менее часа назад, чтобы восстановить бодрость духа и запас нравственных сил, и теперь размышлял над тем, что содержимое еще одной ампулы поможет ему лучше подготовиться к встрече с Хротовым и его живым инструментом. Он решил принять полезное лекарство в дороге. Однако улучить момент ему не удалось, а выпить вещество на глазах спутников отчего-то казалось ему предосудительным и даже постыдным.
Хротов ждал их в гостиной, капитанской фуражки на нем не было. Он оценивающе посмотрел на Гришку. Малец таращил глаза на персидские ковры, и Романыч хотел было одернуть его, но в свой черед столкнулся с тяжелым золотопромышленным взглядом.
– А это кто? – спросил Хротов.
– Романыч, мой… – Штольц помедлил в затруднении, – поставщик и доверенное лицо.
Семен Феофанович смерил мужика взглядом и пришел к какому-то выводу, видимо, положительному, потому что продолжил:
– Вот и пойдемте.
Хротов зашел на кухню и взял несколько тяжелых медных подсвечников и свечи. Как подметил Андрей Иванович, он пренебрегал спермацетовыми или восковыми свечами и использовал в хозяйстве простые сальные.
– Да что вы, Андрей Иванович, на меня с волчьей нежностью смотрите? – От Хротова сытно пахнуло стерляжьей ушицей. – Будто не помните, какую плату сфинкс требовал с тех, кто на его вопросы не мог ответить? А какой, по-вашему, должна быть плата сфинксу за то, что он на ваши вопросы ответит? Какой он за это оброк потребует?
– Детишек жалко, – признался Штольц.
– Малым сим Господь наш определил Царствие небесное. А там ни руки, ни ноги им не понадобятся. И уж тем более языки, – заметил Хротов. – К тому же думается мне, что бессловесной твари всяко легче от греха себя уберечь. Да и упрека мы от них вряд ли услышим. Или вы отказаться задумали? Тогда вот так на это дело взгляните: в основе каждого крупного состояния лежит случай. И я вам над этим случаем власть предлагаю. А вы беспорточных бродяг призреть хотите. Смурные у вас какие-то мысли. Согбенные… А небо-то атланты держат, а не горбуны такие.
– Отказаться не задумал, – ответил Штольц, – а задумался над тем, может ли один человек для другого быть средством. И почему, чтобы вы право имели, непременно пред вами кто-то дрожать должен?
– Вы свои иеремиады оставьте, все они – пагубный вздор и неэкономическая бессмыслица. А вот блага, вами полученные, могут и вниз просочиться – тогда для многих благодетелем окажетесь. Сами знаете эту арифметику: морально то, что наибольшему числу людей полезно. Так что цена-то невелика. Или вы из тех, кто непременно для всего человечества хрустальный дворец соорудить хочет? Так я вам вот что скажу. Во-первых, лишь то стоит крепко, подо что кровь подтечет. И чтобы хрустальные башни на солнце играли, в подвалах дворца немало крови должно пролиться. А во-вторых, я единственно верный способ знаю, как всех людей счастливыми сделать. Хотите, скажу? Да вы не отвечайте. Понимаю, что любопытно. А рецепт такой: чтобы всех людей на земле счастливыми сделать, нужно собрать всех несчастливых в одном месте и расстрелять.
