Зал ее разочаровал. Наборный паркет, позолота, мебель с инкрустациями — дешевая роскошь времен Короля-солнца. Она искоса взглянула на своего спутника.
— Я вижу, вас это не трогает? — спросила она.
— Как и вас, — ответил американец. — Эти времена оставляют меня абсолютно равнодушным. Парики, камзолы, бесконечные романы... Да какие романы — просто погоня за животным наслаждением.
— Ах, да, я забыла — вы же пуританин! — воскликнула она. — Вам должны быть противны все эти женщины, театры, чувственные удовольствия. О, я понимаю, — продолжила она, закатив глаза, — ваша стихия — это небо, моторы, смазка, бензин... И никаких удовольствий! Никаких женщин! Не правда ли?
— Как вы угадали! — принял ее игру американец. — Терпеть не могу женщин. Суровый мужской дух от них совершенно приходит в негодность. А удобства? Как я их презираю! Я живу в бунгало... нет, в вигваме, умываюсь в ручье...
— ...Бреюсь с помощью томагавка... — невинным тоном добавила она.
— Разумеется, — согласился Хаген. — А если к моему жилищу приближается женщина, я спускаю на нее своих верных койотов. Бедняжки вынуждены спасаться от них на деревьях.
— О, я представляю себе эту картину, — вдохновенно подхватила Камилла. — Вигвам Роберта Хагена, а вокруг на деревьях сидят несчастные женщины. Впрочем, что-то здесь не так. С какой стати женщины должны стремиться к вашему жилищу? Что в вас такого особенного? Прямо скажем, ничего особенного, — она критически оглядела его. — Нос вполне обыкновенный, уши тоже... Ах, да — рост!
— Да, с ростом в нашей семье все в порядке, — согласился Роберт. — Хагены все рослые, а мой дедушка был настоящим гигантом — без малого шесть с половиной футов!
— Ну, тут мы, кажется, все увидели, — внезапно переменила тему Камилла. — Мы будем осматривать галерею или сразу спустимся в подвал? Уж там-то должно быть что-то подлинное.
— Не будем обижать здешних обитателей, — заметил Хаген, — давайте осмотрим все по полной программе.
Они вышли в длинную галерею, шедшую вдоль южной стороны замка. Главной ее достопримечательностью были портреты владельцев поместья. Некоторые были очень древними, другие — явно более поздними копиями со старых оригиналов, вероятно, утраченных. Они медленно побрели вдоль стены, вглядываясь в лица рыцарей в латах, дам в кринолинах, кавалеров в париках и камзолах. Камилла заметила, что американец задержался возле одного из портретов и что-то внимательно рассматривает.
— Идите сюда! — позвал он. — Тут что-то, чего я не понимаю.
Она подошла, заинтригованная. Хаген стоял перед портретом дамы, жившей, судя по ее платью, в XVI веке. На пояснительной табличке значилось ее имя и титул: “Мария-Луиза д’Аргонь, баронесса де Шателлэ”.
— Вы не замечаете ничего особенного? — спросил американец.
Камилла взглянула на портрет внимательнее. Баронессе, по-видимому, не было еще тридцати. Вряд ли ее можно было назвать красивой, но в ее лице было что-то милое и непосредственное. Может быть, такое выражение лицу придавали глаза. Они невольно привлекали внимание каждого, кто смотрел на портрет. Выразительные, живые, они внимательно смотрели на тебя, словно изучали или что-то спрашивали. В то же время где-то в глубине их прятался смех, а губы в любую минуту были готовы сложиться в веселой улыбке. Камилла поймала себя на том, что невольно улыбается, глядя на портрет. Она еще раз взглянула на табличку.
— Разумеется, портрет работы неизвестного художника, — констатировала она. — Жаль. Он действительно хорош.
— Так вы действительно не заметили ничего особенного? — глядя на нее во все глаза, спросил американец.
— Нет... ничего, — призналась Камилла и еще раз взглянула на портрет. Да, что-то было еще... Ощущение, что она где-то видела это лицо. Но где?
— Я будто где-то ее видела, — размышляла она вслух. — Причем недавно.
— Очень недавно! — подтвердил американец. — Не далее как сегодня утром. Утром, когда смотрелись в зеркало.
— Что?! — не поверила она своим ушам и уже не отрывала глаз от картины. Теперь стало ясно, почему лицо на ней показалось ей таким знакомым. Да, сомнений быть не могло: это был ее портрет.
