Умолкнув, Колин глотнул вина. Грейс вздохнула и протянула свой бокал, который он незамедлительно наполнил. И пока она потягивала ароматную жидкость, Колин ровным голосом поведал ей о том, как умирал мистер Хит и что он рассказывал о своих детях накануне.
Закончив, Колин взглянул на нее.
– Ты в порядке?
– Да… – Грейс сжала его ладонь. – Я очень рада, что узнала о мистере Хите и его детях. А также о тех африканцах. Все это очень важно.
Кивнув, Колин продолжил читать дальше, и его голос был уже не таким бесстрастным. В целом его письмо заняло пять листов, тогда как ее уместилось на одном.
На следующий день Колин все утро занимался Дедалом, а после обеда написал письмо вдове и детям мистера Хита. Потом он отыскал очередное послание Грейс и ответил уже на него. Повествование заняло более восьми страниц, и бо́льшую его часть слушать было нелегко. Грейс плакала, и, по ее мнению, Колину тоже не помешало бы прослезиться.
На следующий вечер это все же произошло. Из его глаз выкатилась лишь пара слез, но и они были бесценны. В очередном письме Колин рассказал Грейс, каково это – впервые убить человека. Когда пуля вошла в тело того парня, тот слегка подскочил и рухнул на палубу, где и остался лежать с подвернутой ногой, уставившись мертвыми глазами в небо. Колин описал, каково осознавать, что кто-то принял смерть от твоей руки. Пусть это был враг, но у него ведь тоже есть мать.
Еще Колин поведал о том, что ему неоднократно мерещился тот первый убитый им человек – как будто он, ссутулившись, быстро шел по палубе, словно куда-то спеша, словно ему нужно было с кем-то встретиться.
И возможно, благодаря этому откровению, наступившей ночью Колину уже не снились потоки крови.
Где-то пару недель спустя Грейс проснулась посреди ночи и, приподнявшись на локте, стала разглядывать лицо Колина, освещенное лунным светом. Казалось, оно отражало все то, что с ним когда-либо происходило.
Пока она наблюдала, губы Колина изогнулись в улыбке.
– Иди ко мне, – прошептал он и притянул ее к своей груди.
Да, ему помогали и эти запоздалые письма, и сама Грейс. Она чувствовала это интуитивно. Смерть словно стояла по одну сторону, а она – по другую. Вообще каждая их близость, каждое утро, посвященное приручению Дедала, каждый час, потраченный на написание писем, каждый вечер, когда Колин читал эти письма вслух, каждый момент, когда подшучивал над ней или расспрашивал о ее творчестве, все это помогало Грейс мало-помалу перетягивать его к себе.
На сторону жизни, подальше от смерти…
Сейчас, после их затяжного поцелуя, Грейс едва могла отдышаться. Иногда им стоило лишь взглянуть друг на друга, и она в мгновение ока оказывалась под ним.
Но в эту ночь Колин не стал накрывать ее своим могучим телом, а вместо этого усадил на себя. Подобная разновидность интимного контакта была внове для Грейс – в такой позиции он уже не заслонял ее собой, не стремился защитить от возможных опасностей. Потому что уже не боялся за нее.
У Колина возникла такая же мысль, но, так же как и Грейс, он не испытывал потребности высказывать ее вслух. Теперь он вполне мог позволить своей возлюбленной восседать на нем верхом, любуясь в лунном свете ее изумительными формами и откинутой назад головой.
Да, он уже ничего не боялся. Грейс принадлежала ему, и жизнь была прекрасна. В ней не осталось места для каких-либо страхов.
