- Здесь, в Хайфе, я не знаю ни одного торговца собаками, - сказал Роберт. - А мне надо завтра утром быть в Тверии, притом с собакой. Без собаки я не работаю. Зачем тебе этот пес? И не все ли равно, что мы с ним сделаем? - Роберт шагнул вперед, и теперь они стояли нос к носу: оба толстые, бледные и грузные - можно было подумать, откуда-то приехали, а не живут в этой стране, где солнце сжигает волосы и кожу и одежда быстро теряет цвет. - Ты знаешь, что добрая половина людей на свете недоедает? - спросил Роберт. - Что в Индии до сих пор матери на улицах всовывают в руки туристам грудных детей, потому что их нечем кормить? Ты подумал о том, что рабочий за железным занавесом может купить себе один дрянной костюм в месяц? Стоит ли переживать из-за какого-то пса?
- Я его не продам, - сказал тот. - Возьмите обратно деньги.
- Но я не умею работать без собаки.
- Вы не предупредили того малого в Яффе, у которого купили пса, что собираетесь с ним сделать.
- А он нас не спрашивал. Его интересовали только башли. Башли он получил, а нам нужна собака.
- Всех собак не перебьете. Но коли уж убиваете, моих не трогайте.
- Да ведь ты сам мелкий жулик. Продаешь специально натасканных собак, которые к тебе возвращаются.
- Жулик, это точно, - согласился он. - Но ты меня плохо знаешь. У каждого человека есть слабое место. Я не позволю убить этого пса.
- А я без собаки не могу работать. Говорю это в последний раз.
Они стояли друг против друга и молчали, а я на них смотрел. И опять подумал, что тот мужик в Тверии, который ждет девушку с сильным телом и прямым носом, наверняка похож на этих двоих. И наверняка часами просиживает на солнце, но кожа его не становится темнее; а ночью он будет потеть, и его пот будет стекать по ее телу. И все вокруг них намокнет: простыня, ее тело, и пачка сигарет, лежащая рядом с ним на ночном столике, тоже станет мокрой, когда он обхватит ее своей рукой, толстой, тяжелой и бессильной, как рука ребенка. И наверняка запах его пота забьет запах ее тела, и запах рыб с Генисаретского озера, и запах деревьев за окном. А у этих двоих был именно такой вид.
- Кончай, Роберт, - сказал я. - Обойдемся без этого пса. Бери деньги и пошли отсюда. Еще неизвестно, удастся ли найти такси, которое на ночь глядя поедет в Тверию.
Роберт повернулся ко мне; он весь взмок, а я не мог оторвать от него взгляда.
- Без собаки? - спросил он.
- Естественно. Ты у нас будешь человеком, который ради спасения своей шкуры выдал немцам моего брата, а я приехал в Тверию, чтоб тебя убить.
Роберт плюхнулся в кресло и положил руки на подлокотники, а я смотрел на два мокрых пятна и думал, что через минуту все кресло намокнет и пропитается запахом его тела.
- Ты мог сообщить об этом в полицию, - сказал Роберт.
- Нет. Мне хотелось убить тебя собственными руками. Это не одно и то же. Я годами ждал удобного случая и для этого приехал в Израиль.
- Чтобы меня убить? -Да.
- Допустим. А что дальше?
- Никакого дальше не будет. Я просто пересплю с этой образиной, а потом плюну тебе в рожу и скажу: я собирался тебя убить, но любовь этой женщины спасла тебе жизнь. Не хочу, чтобы ты подыхал. Живи сто лет и думай о том, что сделал.
Он уставился на меня, а я смотрел на темное пятно, уже появившееся на спинке кресла под его головой. Хозяин сидел в другом кресле; я и на него поглядывал.
- Трогательная история, - сказал Роберт. - Жаль только, на ней ни гроша не заработать. Кто нам даст деньги? И за что?
- Деньги отвалит она, - сказал я. - До того я успею пригрозить тебе пистолетом, а ты обратишься к адвокату. Потом заберешь свою жалобу обратно. Все это, разумеется, не задаром. В конце концов речь шла о твоей жизни - ты вправе был испугаться. И адвокат твой тоже порядочное дерьмо и бесплатно за такие дела не берется.
- Знаешь, а это неплохо, - сказал Роберт. - И чертова пса не придется кормить.
- Скажи ему, чтобы отстегнул сколько надо, и пошли отсюда, - сказал я. - Жалко время терять. Может, еще поймаем какое-нибудь такси в Тверию.
- Гони башли, - сказал Роберт.
Тот подошел к письменному столу; я видел, как мокрое пятно расплывалось у него на спине, пока он с трудом подымался и, тяжело дыша, пересекал комнату, и опять подумал, что клиент, которого подцепит девушка из автобуса, будет так же тяжело дышать, и она будет чувствовать его дыхание на своем лице и на своей сильной шее, которую мне не удавалось забыть. Я тихонько встал и пошел за ним, а в ту минуту, когда он сунул руку в ящик стола, сказал:
