Да, подтверждает, был такой случай:
— Пришла… вся такая… сиськи-то уже так это… торчмя торчат… А гонору-то втрое! Перво-наперво — «нет!». Понимаш ты! Мне! Рябиновского Владетеля Восточного Двора Управителю! «Нет» — и всё! А чего ж тогда в кусочки-то пошла? Жрать хочешь — ложись! А она, вишь ты, носом крутит. Перебирает, нищебродь голимая. Пойдем, грю, в баньку, по кусочку за разик дам. — Молчит. А я, вот те истинный крест, её — даже пальцем не тронул! Вот как бог свят! Краюху свежую взял и у ей перед носом… туды-сюды, туды-сюды… Хе-хе-хе… Быдто на привязи — так и пошла. Сама пошла, хошь — перекрещусь? Ну, а уж как в баню пришли… Голодная сучка, аж трясётся. Краюху прям подо мной-то и сожрала! Я ей, стал быть, запендюриваю, а она чав да чав… Хе-хе… Брюхо-то набила и давай гонор свой… Так — не хочу, эдак — не смей, не трожь меня — пойду я! Ни благодарности какой, ни уважения. Слова доброго не сказала! Получила своё да давай кобениться! Вот же ж народ!.. Вот те крест святой — дрянь народишко! Ежели им хоть в чём слабину дашь — вот как бог свят — сожрут! Пожгут, покрадут, потащут. Эт ты верно говоришь: «не просите у меня милости, ибо нету её у меня». Спуску им давать — по-наплачешься. Ну, думаю, надо её как-то… место ейное указать. А тута гля — обоз пришёл, возницы знакомые. У их с невестинскими с позапрошлого года — нелюбовь. Спёрли у них чегой-то невестинские. Вроде бы… Вот я их в баньку и запустил. А с дурой этой — всё честь-почести: по двухвершковому кусочку за каждого. А она, гриш, вожжой удавилась? Вот же ж дура, вот же ж бестолочь! Это ж грех неотмолимый! Это ж душу свою вечную — в пекло в самые поленья швыркнуть! А всё от гордыни неуёмной! Вот как бог свят! Вишь ты — не по её вышло, так она и руки на себя наложила. Одно слово — дура.
Филька излагал уверенно, с чувством глубокого собственного достоинства и абсолютной правоты. Даже с некоторым ожиданием похвалы и благодарности от меня.
Да и в самом деле: теперь «кусочники» будут место своё помнить, за хлеб — благодарить да радоваться, а не кобениться да кочевряжиться. Уважение будут иметь да на всякую шкоду — опаску. А что удавилась — так люди разные, чужая душа — потёмки. С какого мухомора она вешаться надумала…? Филька-то её в петлю не совал.
Опять же — прибыль. Из-за устроенного группового… представления, возчики расплатились щедро. Филька девке дал по кусочку в два квадратных вершка за разик, а с возчиков взял по куне. Тридцать кун — это ж целая овца! Или — корова плюс курица. А при нынешних ценах да в хлебе — вдевятеро…
Я ж не только либераст и дерьмократ — я ж ещё эмансипист! Сама пришла, сама легла, сама заработала… Проявлять свой гендерный шовинизм… мешать самостоятельному члену общества… препятствовать добыванию хлеба насущного… проще надо быть, Ваня, прощее…
Филька, внимательно наблюдавший за моей мимикой, уверился, что его действия — господином одобряются, и начал усиленно намекать на награду.
В этой уверенности он и прибывал, когда мы спустились к Ноготку на его минус третий уровень в пытошном застенке.
Ноготок занимался генеральной уборкой.
Развели, понимаешь, бардак! Ни одного приличного места для пыток в усадьбе не осталось! Из узилища — хранилище сделали! Застенок в холодильник превратили! Тут человечина, понимаешь, кусками тёплыми должна валяться, а тут говядина мороженная лежит!
Домна с Потаней получили моё разрешение на накопление дополнительных ресурсов в вотчине. Ввиду притока скота от «кусочников» и мясо-молочной диеты у «курсантов» — мясо надо хранить. Вся Русь — полгода холодильник. Но рачительный хозяин ещё и ледник устраивает. Двое очень рачительных — устраивают ледники повсеместно, во всех глубоких подвальных помещениях.
Сейчас уже малость подъели, и застенок начали освобождать — вот Ноготок и приводит в порядок своё хозяйство.
Ноготок, по моему кивку, ухватил растерявшегося Филю и очень эффективно подвесил его на дыбе.
Прекрасный станок, великолепное дерево, очень хорошие крепления, масса полезных функций. Мы с Ноготком года полтора назад на нём саму Великую Княгиню, вдову самого Юрия Долгорукого… Саму! Самого!
