— Гордей, уходя вместе с Ростиком из города, от дружины княжеской отстал, к зятю на подворье заскочил. А тут набежала чернь киевская, и Гордея с людьми его побили насмерть.
Бывает. Государственный переворот, массовые беспорядки… Но, зная характер Степаниды свет Слудовы, могу предположить…
Сбежав из Киева, я оставил за собой четырёх, очень желающих моей смерти, людей. Теперь — минус один. «Если долго сидеть на берегу реки — мимо проплывёт труп твоего врага» — древняя восточная мудрость.
Берег есть. Правда, не той реки. Но вот — и двух лет не прошло, а один труп уже «проплыл». Интересно, а дочку его, которая хотела мне ноги поломать и не дать срастись — тоже…? Про других ничего не рассказывали. Ни про Степаниду, ни про Хотенея… Моего…
Блин! Нахрен! Сидит же во мне эта… заноза!
Так вот. Смерть Гордея освободила Артёмия от присяги господину. А искусство Мары поставило на ноги. Не так — Мара обеспечила своими снадобьями общее укрепление организма. А я, со своей физиотерапией и иглоукалыванием — поставил на ноги.
Отчего у Артёмия случился в голове очередной бзик: смотрит на меня ну совершенно влюблёнными глазами! Ну… как на ангела божьего!
Иголки по сорок штук в мужика втыкать каждый день — на заимку не набегаешься. Вот я и перетащил его в Пердуновку.
Артёмий обжился, огляделся. Мужик нормальный, не псих, не орёт матерно по-медвежьи, по углам не гадит. Лет 35–40, рост средний, плечи широкие. Бабы на него уже заглядываются. Только у него борода ещё седее, чем у Акима, виски вовсе серебряные. И ходит пока недолго, небыстро и осторожно.
А ещё он умница. Знает кучу всякого в части местной бюрократии и правоприменительной практики. Я уже говорил: мечник — в «Святой Руси» не фехтовальщик-забойщик, а старший слуга с функцией палача. Типа агента 007 — «с правом на убийство».
Но — Артёмий ещё и опытный боец на мечах. Ещё круче: Артёмий — думающий фехтовальщик.
Покажите мне прокурора-спортсмена, не шахматиста и не преферансиста. Успешного в обеих профессиональных областях до уровня национальной десятки-двадцатки. Вот такая редкость ко мне в руки попала. И смотрит влюблёнными глазами. Да на такое чудо, да ещё и вменяемое, я сам такими глазами смотреть буду!
Мы с Артёмием, как раз, обсуждали разные случаи из области разорения бортных деревьев.
В «Русской Правде» прописаны три разных ставки виры в зависимости от нанесённого ущерба. Я по весне собираюсь поставить пасеку. И пытаюсь понять — как можно будет законодательные нормы, ежели вдруг что, применять к домашним пчёлам, а не к лесным.
Пчелиную семью в лесу я уже приглядел. Осталось найти пасечника и ульи сделать. Если я сделаю ульи сборные, из дощечек — они подпадут под понятие «бортное дерево»? Или нужно колоды из лесу тащить, вырубать в них дупла? Или как?
Вот тут и припёрся дед. И прямо с порога начал меня строить. Неизбывностью и безотлагательностью мечемахания. И напористо так, резвенько:
— Охрим! Подай бояричу меч. Вон тот, с Турова взятый. Ну-ка, Яша, покажи-ка отроку плешивому бой мечный.
Они что, охренели нахрен?!!! Яков вытаскивает их ножен свой полуторник, делает шаг и… рубит меня сверху вниз!!! Психи уелбантуренные! Идиоты! Вояки свихнувшиеся! Так же и убить можно! То, что у меня кое-какой «слив» с отпрыгом получился — так это чистая случайность!
— Аким!!! Сбрендил?! Уйми своего бешеного!
— Погодь, Яша. Так как, Ванечка, понял? Никакие твои умствования и в делах успешествования — гроша ломанного не стоят. Ты, как ныне есть — бестолочь малолетняя. Челядь тебя может и бояричем звать, а по сути — ты цыплёнок, петушок дворовый. Всяк прохожий тебя — цап, шейку — хряп, и в — суп. С потрошками. Потому бросай свою хрень всякую, да делай, что тебе мужи умудрённые велят.
— Кхе… Ну, цена любому богатырю — одна стрела. Ты-то, Аким Яныч, как сотник славных смоленских стрелков, про то хорошо знать должен. Да и в сече на всякого воина — сильнее найдётся. Ежели вдвоём. Однако же, боярич Иван от удара увернулся. Хоть ты и оружие негодное дал.
Артёмий — единственный решился вступиться за меня. Осторожно, с почтением, но осмелился возразить владетелю. Не вообще, по-бабьи: «ой, дитятю не пораньте, не оцарапайте!», а конкретно — на клинок у меня в руках кивает.
