Моя… пальпация давно уже утратила сексуальный подтекст. Это, скорее, метроном, ритмически воздействующий на рецепторы, синапсы и… и прочие мозги. Теперь моя команда, обращённая к слуху, поддержанная лёгким подтягиванием выступающих выпуклостей навстречу друг другу — тактильной командой к их телам, сработала едва ли не гипнотически. Женщины потянулись друг к другу, обнялись и… и разрыдались. Мне осталось лишь осторожненько убрать руки, оказавшиеся посреди их плотных объятий. Накинуть на голую спину Агафьи одеяло — замёрзнет же! И, ласково улыбнувшись, в их радостные и заплаканные лица — удалиться.
Интересно получается — нужно изнасиловать, избить, испугать, унизить… человека, чтобы он стал замечать. Замечать хоть бы даже самого близкого, единственного, родного. Только окунувшись в дерьмо по маковку — мы открываем глаза души и начинаем видеть бриллианты человеческих сущностей. Забавно…
Утро, подъём, лодка. Женщины, с невыспавшимися, заплаканными, но просветлёнными лицами, усаживаются на последнюю скамейку. Мужики, тоже не выспавшиеся, ещё хмурые и злые, рассаживаются по остальным. Вёсла на воду, раз-и…
Ближе к вечеру — озеро.
— Волок? Какой волок? Не, волок не работает.
Работает Касплянский погост. Даёт ещё сто гривен в княжескую казну ежегодно. Но не с волоковщиков, а с возчиков.
— Тута до города — двадцать вёрст. Три ногаты — телега. Домчим с ветерком. А то смотри — постой дороже станет.
Пейте, пейте мою кровь, кровососы транспортные! Но не все: дед-кормщик, получив расчёт за поход, требует ещё компенсацию за лодку:
— А куды я яё?! Мы сговаривались от Смоленска до Смоленска, а тута, в озере, куды яё?! Ты ж сюды завёл — ты и плати!
Бурный наезд с размахиванием руками и привлечением внимания погостных властей вдруг стихает: сыскался наниматель. Какой-то купец интересуется сходить на Двину.
Дедок ругается, задирает цену, наконец, сторговавшись, возвращается ко мне.
— Ну ладно, давай полгривны и в расчёте. Ну хоть пару ногат!
Бог подаст, дедушка. Он-то того… всемилостивейший.
Три телеги с барахлом и моей командой катятся по сухому. Как-то даже странно — сами едут, грести не надо. Без весла в руках чувствуешь себя… непривычно.
Много пришлось мне походить по Святой Руси, на многих волоках переволакиваться. По сухим и по мокрым, по низким и высоким, по коротким и длинным. Хоть и разные они и двух одинаковых не сыщется, а свойство есть общее: быть их не должно. Не должно лодейку разгружать, из воды вынимать, посуху перетаскивать. Тяжко это, долго, дорого… Глупо. Потому изначально установил я себе строить каналы. Людей этому учил, серебро тратил. Чудаков разных, кто мешал, в землю укладывал. Вот и вышло ныне, что лодочкой можно пройти от истока Иртыша до устья Рейна. Без перегруза да переволока. И ещё сделаем.
Перевозчики через Днепр. Снова возчики — на гору. Уже в сумерках вкатываем на Аннушкино подворье. Ура! Мы дома! Ура! Мы вернулись!
И — в баньку. Промыть покусанное, стёртое, подряпанное… Смыть, содрать с себя… дорогу. Веничком пройтись! По измученному, подрастянутому, подвывихнутому, затёкшему… До чего ж хорошо!
«Лучше быть здоровым и богатым, чем бедным и больным» — русская народная мудрость. От себя добавлю: «… и чистым, чем грязным».
Благостный, чистенький в чистеньком, сытый, умытый и напитый, оглядываю за столом своих ближников. Осунувшиеся, загорелые, обветренные лица мягчают. Разговор идёт добрый, ленивый. Вернулись. Поход закончился. Мда…
А чего мы туда ходили?
Этот простенький вопрос резко выдёргивает мою душу из сытого тёплого тумана. А зачем всё это было нужно? Ладно, завтра схожу к Афанасию, доложу о результатах… Но тревога снова возвращается.
И не зря: первый визитёр прямо по утру — давнишний монах из епископской канцелярии. С матюками и угрозами:
— А…! Такой-сякой-этакий… убечь надумал! От владыкиного суда спрятаться!
— Так вот же — княжья грамотка!
— Ты-ы-ы…
И длинная последовательность из библейских и нелитературных эпитетов.
Снова упрашиваю, уговариваю, унижаюсь и удобряю. Снова поварня, жор и бражка в три горла с кусками в суму. Из города — не выезжать, с подворья не сходить. Домашний арест или подписка о невыезде? Плевать — спешно на Княжье Городище.
