Дина вспыхнула от стыда. Прошло немало времени, прежде чем она восстала опять.
— Ты должна сказать ему, — говорила Мэри. — Ты должна сказать, что у тебя есть парень. Тебе уже шестнадцать лет, и на дворе тысяча девятьсот пятьдесят седьмой год. Он не может держать тебя взаперти, как какую-то викторианскую девственницу!
— Я не могу сказать ему. Он меня убьет!
— Тогда не удивляйся, если Дейв Хикс порвет с тобой. А он это сделает, Дина, поверь мне! Он не будет больше ограничиваться встречами с тобой возле навеса для велосипедов в обеденное время. И когда он оставит тебя, это будет твоя собственная вина, а этот великан-людоед окажется ни при чем.
— Он не людоед, — сказала Дина, чувствуя потребность защитить своего деда. — Он такой, какой есть, и уверен, что все делает для моего же блага.
— Ерунда! Просто ему нравится властвовать над тобой, это его бодрит.
— Нет, он действительно хороший человек. Он и должен быть таким — ведь он священник.
— Ха! Церковная шишка! Он — не настоящий пастор.
Дина промолчала. Она ненавидела эти споры о религии с Мэри. Они не часто спорили — предмет мало интересовал их обеих, — но когда этот вопрос поднимался, то противоречия были столь глубоки, что их дружба подвергалась серьезному испытанию.
— Бесполезно. Он не разрешит мне встречаться с Дейвом. Я знаю, он никогда этого не сделает, — сказала она, возвращаясь к главной теме разговора.
— Тогда скажи, что ты идешь куда-нибудь со мной. Он ни за что не узнает!
— Я не могу на это рассчитывать, — сказала Дина, вспоминая эпизод с кафе. — Знаешь, у него словно еще один глаз. Наверное, Бог действительно на его стороне.
Она вздрогнула.
— Больше похоже на дьявола, — парировала Мэри. — А что мама? Она в курсе?
— Да нет.
После возвращения в отцовский «загон» Рут также вернулась и к детской привычке позволять отцу командовать собой. Дина слишком привыкла к тому, что ей твердят: «Делай, как говорит дедушка, слушай дедушку», чтобы действительно надеяться заполучить мать себе в союзницы. Когда Дина еще была ребенком, ей казалось, что взрослые объединились против нее, сговорились, отстаивая свои ценности и мнения.
Теперь она начинала понимать, что Рут просто-напросто так же боится деда, как и она сама. Она не могла признать, что он в чем-то неправ, даже когда они были одни.
Дейв Хикс учился в одном классе с Диной и нравился ей бесконечно. Она вспыхивала от восхищения, когда он смотрел на нее, и купалась в волнах счастья, когда он улыбался. Она жаждала общения с ним, но в то же время боялась, что он пригласит ее куда-нибудь, а она будет вынуждена либо отказаться, либо пойти на грандиозный скандал дома. Сейчас все это как раз происходило, и она потеряла голову, не зная, что делать.
Итак, она продолжала извиняться, что не может никуда с ним пойти, продолжала довольствоваться тем, что просто видела его в школе. Погода была солнечная, жаркая, Дина нежилась в ауре мечтаний. И каждый день после уроков он провожал ее, иногда нес ее портфель, теннисную ракетку или корзинку для завтрака, но никогда не брал за руку и ни в коем случае не обнимал, потому что учителя часто проезжали мимо на своих машинах, и такая развязность очень скоро была бы наказана.
Он поцеловал ее в темном закутке под навесами для велосипедов, и это было чудесно. Вместе с острым чувством боязни быть застигнутой врасплох ее охватило ощущение полного счастья. Теперь и мягкость хлопка при прикосновении к нему, и даже пыль, клубящаяся в лучах солнца, напоминала ей о том волшебном моменте, когда он неожиданно обнял ее и прижал свои неловкие, неопытные губы к ее губам. Казалось, все проблемы отошли куда-то далеко-далеко, и все, о чем она мечтала сейчас, — это прижаться к нему и целовать его вновь и вновь.
Она забыла о проблемах, но это не значит, что они испарились совсем. Все было замечательно и в полной мере устраивало ее, но… не устраивало его. Ему нужна была девушка, с которой он мог бы ходить куда-нибудь по вечерам, хотя бы иногда. Он становился нетерпеливым. И со сжимающимся сердцем Дина понимала, что. Мэри права. Если она ничего не предпримет, он точно бросит ее и найдет кого-то другого, кто не ограничен суровыми правилами и законами, установленными стариком-диктатором. Дина закусила губу, чувствуя абсолютную безысходность. Она не видела никакого спасения. Ни сейчас, ни когда-нибудь потом.
