В ней росло странное веселье — хотелось бегать вприпрыжку, кувыркаться в сочной траве, погрузить себя в незапятнанную темноту Анделейна. Казалось, это бесхитростное веселье — способ очистить ее кровь от иной тьмы, тьмы, питаемой Солнечным Ядом.
Линден вскочила и, стараясь не встречаться со спутниками взглядом, заявила:
— Я скоро вернусь. Хочется побольше увидеть — Анделейн так прекрасен.
Холмы звали ее, и она откликнулась на призыв, со всех ног припустив на юг.
Оставшийся у золотня Красавчик вытащил свою флейту, и вдогонку ей понеслась музыка, то резкая и прерывистая, то мелодичная и нежная. Великан пытался подобрать мелодию, исходившую от Каер-Каверола.
В какой-то миг это удалось ему — или почти удалось, — и утраченная песнь пронзила Линден печалью. А затем она словно обогнала музыку и погрузилась в чудесную ночь Анделейна.
Лесной старец сказал, что она пробудит мрачные тени, и Линден невольно подумала о своих отце и матери. Ненамеренно, не сознавая, что делают, они сделали ее причастной и к самоубийству, и к убийству. Но сейчас Линден призывала их.
— Придите! — поднимался к звездам ее клич. — Я жду вас! — К добру или злу, к исцелению или разрушению — она стала сильнее своих родителей. Вздымавшаяся в ней страсть уже не могла быть понята и объяснена наследственностью. Насмехаясь над своими воспоминаниями, она призывала их предстать перед ней. Но они не являлись.
Они не являлись, и Линден продолжала нестись вперед, веселая, беспечная, дерзкая. И когда перед нею отверзлась дверь небытия, это явилось полной неожиданностью. Линден покатилась по земле, сбитая с ног не прикосновением, но одним лишь появлением огромной и древней Силы.
Дверь представляла собой бездонный провал в ночи ослепительный взрыв черноты, достигающей небес. Она приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить человека, и тут же закрылась за ним.
Лежа ничком в траве, Линден силилась набрать воздуху и поднять голову. Но высившаяся над ней Сила подавляла, словно на нее обрушилась исполненная печали и ярости гора. Тот, кто предстал перед ней, пребывал во гневе, но за этим гневом чувствовалось глубочайшее, ни с чем несоизмеримое отчаяние. Раздавленная этой лавиной, Линден не могла даже оторвать лицо от земли.
Неведомый пришелец казался невероятно высоким и могущественным, столь могущественным, что на какой-то миг Линден показалась себе слишком ничтожной, чтобы он мог заметить ее. Конечно же, сейчас он пройдет мимо, навстречу своим грозным видениям. Но в следующий миг эта надежда истаяла — как острие копья ощутила Линден на спине его взгляд.
Затем он заговорил. Голос его, осиротелый и неутешный, искореженный немыслимым страданием, заставлял вспомнить и о безжалостном опустошении солнца пустыни, и об омерзительном разложении солнца чумы. Но гнев придавал ему силу.
— Убившая свою мать, знаешь ли ты меня?
— Нет! — выдавила Линден. — Нет! — Пытаясь хоть как-то изменить свое жалкое положение, она впивалась ногтями в почву. Он не имел права обходиться с ней так. Кем бы он ни был! Но тяжесть его взгляда вдавливала ее в землю.
Не обращая внимания на ее потуги, он произнес:
— Я Кевин, сын Лорика. Высокий Лорд Совета, творец Семи Заветов, собственноручно свершивший Осквернения. Я — Кевин-Расточитель Страны.
У Линден вырвался стон. О Боже, Кевин. Кевин!
Она знала это имя.
Он был последним потомком Берека, последним Высоким Лордом, унаследовавшим Посох Закона. Он правил в Ревелстоуне с мудростью и великодушием, побудившими харучаев принести Обет Стражей Крови. Лорды, его соратники по Совету, прозревали таинства Земной Силы, Великаны были его друзьями, Страна процветала в красе и благе. Он был велик, мудр — и он пал. Пал, ибо, преданный и обманутый Презирающим, не смог защитить Страну. Его служение и его любовь оказались попранными, сам же он обреченным. И осознав свою обреченность, он впал в отчаяние. И свершил Ритуал Осквернения, в безумии своем поверив, будто, подвергнув Страну опустошению, которому предстояло длиться века, он навеки избавит ее от Фоула. Они встретились в Кирил Френдоре, в сердце Горы Грома — обезумевший Лорд и злокозненный враг. Вместе они совершили ужасный обряд. И он пал, тогда как Лорд Фоул смеялся. Осквернение не имело силы освободить мир от Презрения.
