Егор стоял в первой шеренге на правом фланге своего взвода. Локтем он подпирал Колбенева. Тот едва дышал от выдающейся значимости момента и собственного участия в нём. С его лица не исчезал восторг. Рядом с ним переминался с ноги на ногу Герка Лобов. Он страдальчески морщился и вздыхал.
Ему, как всегда, смертельно хотелось курить. Дальше с небрежно скучающим видом томился Чижевский, будто в моря ходить ему не первой, и уж во всяком случае там нет ничего такого, что могло бы его удивить или растрогать. Других ребят Егор так хорошо не видел, но знал, что они здесь, рядом с ним. Это вызывало в нём волнующее чувство единения со всем строем, с кораблём, с флотом. Встрече с морем он был рад не меньше других, хотя всем своим видом давал понять, что готов к обыкновенной будничной работе, которую хорошо знал и умел делать в походе не хуже других.
- По местам стоять! Паруса ставить! - разнеслась по всему кораблю команда с ходового мостика.
Застоявшийся строй с гвалтом и топотом рассыпался. Курсанты бросились по боевым постам.
Егор, как и большинство ребят из его класса, был расписан на второй грот-мачте, боцманом которой назначили мичмана Пискарёва. Пока курсанты выстраивались у левого борта, он терпеливо поглядывал на карманные часы, которые как-то по-особенному бережно держал в сложенной совком ладони. Дородный, с мощным животом, выпиравшим из-под кителя, Иван Порфирьевич угрожающе поводил сивой бородой. Когда последний курсант пристроился на левом фланге, мичман щёлкнул крышкой часов и раздражённо спросил:
- На волах ехали, хлопцы? - пощупав взглядом настороженно молчавших ребят, предупредил: - Так дело не пойдёт. Другой раз, чтоб пулей у меня...
- На мачтах! - подали команду с мостика. - Фалы и шкоты косых парусов разобрать!
- Сполнять команду! - рявкнул мичман, повеселев. - Шевелись!
Подскочив к фальшборту, Егор начал распутывать пеньковый канат, завернутый на нагеле восьмёркой. Ребята подхватили его, растягивая по палубе.
- Грот-стень-стаксель и абсель поднять! - последовала очередная команда. - Шкоты косых - на левую.
И пошла на палубе карусель, забегали курсанты, перехватывая канат и выбирая слабину.
Meжду мачтами поползли кверху косые паруса, полотнища нервно захлобыстали, заволновались, как бы не находя ветра. Но потом все же захватили его и упруго вздулись, придавая кораблю ускорение.
- Стоп! - ревел Пискарёв, тяжело бегая вдоль борта. - Фалы и шкоты крепить!
Пошёл барк полным ходом, пластая надвое зеленоватую балтийскую воду. За кормой обозначился широкий пенный след. Ветер сильнее засвистал в снастях, мелкие солёные брызги начали веером взлетать над полубаком.
Второй взвод заступил на штурманскую вахту. Курсанты расположились в прокладочной рубке за длинным столом. Непрядов раскатал перед собой карту, придавил уголки грузиками и аккуратно разложил прокладочный инструмент. Пока начкафедры капитан первого ранга Чижевский ставил задачу, расхаживая посреди просторного помещения, Егор невольно поглядывал в иллюминатор. Барк подходил к траверзу маяка острова Сескар. Очертания берега в матовой дымке еле проступали, но капраз утверждал, что башню маяка на оконечности острова всё же различить можно. На неё и предстояло каждому курсанту взять первый пеленг.
Наконец Чижевский дал координаты исходной точки и позволил начать от неё прокладку. Ребята сосредоточенно склонились над картами, орудуя параллельной линейкой, измерителем и транспортиром. В напряжённой тишине было слышно, как пощёлкивали прикреплённые к переборкам датчики лага, отсчитывая пройденные мили, и сердито ворчали репитеры гирокомпаса, показывая корабельный курс.
Прихватив записную книжку, Непрядов выскочил из прокладочной, а затем по отвесному трапу вскарабкался на её плоскую, ограждённую леерами крышу. Здесь выстроились в ряд несколько репитеров. Егор выбрал один из них и прильнул к окуляру.
Чижевский оказался прав: маячная башня действительно видна. Не составило большого труда точно установить визирную линию по центру башни и снять с подсвеченной шкалы репитера пеленг. Дело не новое, прокладку ему приходилось вести ещё в нахимовском, когда они всем классом ходили на шхуне от устья Невы до самых Датских проливов. Вскоре в его записной книжке выросла колонка минут и градусов.
