Обезьяны, обезьяны, обезьяны... - страница 60

Лагерь разбили в пятнадцати километрах севернее Кигомы, небольшого порта на берегу озера Танганьика. В этих местах шимпанзе, странствуя в поисках пищи, появлялись на ровных, хорошо просматриваемых пространствах. Это было первое условие, обеспечившее успех затеянного дела. Дальше. Удачна была сама идея: не к себе привезти шимпанзе, а надолго уйти к ним, в лес. И наконец — снаряжение экспедиции. Первоклассные фото- и кинокамеры, магнитофоны и... бездна бананов. В конце концов, именно бананы решили исход дела.

...Первым осмелился крупный самец, которого исследовательница назвала Давид. Он пришел в лагерь, взял банан прямо из рук Джейн и с достоинством удалился. На следующий день он привел с собой приятеля. Гудолл назвала его Голиаф. Потом появилась старая самка — ее назвали Фло — в окружении свиты из пятнадцати самцов. Бананы пришлись всем по вкусу, и скоро вокруг лагеря стало слоняться еще десятка два шимпанзе. Исследователи поняли, что если начать регулярно подкармливать обезьян, то можно получать информацию о шимпанзе прямо с доставкой на дом. Так, в конце концов, и получилось. Результаты, полученные Гудолл, высоко оценены приматологами. Они существенно пополнили наши знания о жизни и поведении шимпанзе на воле.

Если Джейн Гудолл сама отправилась к обезьянам в лес, то ленинградские ученые под руководством Л. А. Фирсова в 1972 году предприняли экспедицию прямо противоположного свойства. Взяв трех шимпанзе — Боя, Тараса и Гамму,— до того времени живших в сугубо лабораторных условиях, они летом отправились на Псковщину и там на одном из островов озера Ушо выпустили обезьян в лес. А сами решили понаблюдать, как освоятся обезьяны на воле и как будут вести себя в природе.

На долю исследователей выпало немало тревожных дней и ночей. Об организационных хлопотах и говорить не приходится. Но вот — переезд. Путь до пристани, откуда клетки с обезьянами должны были переправить водой на остров, шимпанзе перенесли сносно. Они даже не утратили привычной бодрости духа и с любопытством, столь свойственным их племени, поглядывали на новых людей, на незнакомые предметы, с особым вниманием — на гладь озера. Все благодушие с них мигом сошло, едва обезьяны почувствовали под собой зыбкую палубу катера. Над спокойным северным озером понеслись отчаянные вопли перепуганных шимпанзе. Обезьяны не переставая вопили, пока катер не ткнулся носом в прибрежный песок острова. Клетки перенесли на берег и открыли. Обезьяны опасливо вышли на волю и... Нет. Они не ринулись в заросли высокой травы, не полезли с радостными криками на деревья. Они остались возле клеток. Одна несколько раз входила в клетку и выходила, снова возвращалась в нее с обиженной и растерянной физиономией и снова выбиралась наружу. Потом обезьяны уселись на берегу, обнялись и пригорюнились.

В первый день животных словно подменили, они перестали брать лакомства, подходить к людям, отзываться на клички и все время прятались в густой высокой траве. Но когда люди погрузились в лодки, чтобы перебраться на соседний островок — в свой лагерь, шимпанзе с раздирающими душу воплями бросились к своим покровителям. С уплывающей лодки долго были видны обезьяны — они стояли на берегу, протягивали руки и истошно кричали...

Через десять дней новоявленные робинзоны освоились настолько, что уже затевали шумные игры в кронах высоких деревьев, уверенно набивали брюхо никогда не виданными ими раньше листьями ольхи, рябины и различными травами. Единственное, к чему они долго не могли привыкнуть, была вода, окружавшая остров. Обезьяны испытывали перед ней истинный ужас, особенно когда на озере поднимались волны. И, даже мучаясь от жажды, не спускались на берег напиться. Между прочим, выпущенные на острова в последующие годы, шимпанзе преодолели этот страх. А некоторые даже входили в студеную воду во время опытов.

Можно себе представить, какой рискованной представлялась поначалу всем экспедиция. Еще бы! Обезьяны, в присутствии которых в лаборатории и чихнуть-то было не дозволено во избежание инфекций, должны были оставаться в незнакомых условиях, под открытым небом, испытать все капризы северной погоды, после строгой лабораторной диеты есть все, что только они найдут для себя съедобного. Никто не знал, чем кончится эксперимент. Институт рисковал ценными животными, ученые — в случае неудачи — своим престижем. А главное, никто не мог с уверенностью сказать, будут ли в результате этого смелого опыта добыты такие сведения, которые оправдали бы риск, пополнили наши знания о шимпанзе. Теперь после нескольких таких экспедиций, когда подготовлены научные отчеты, опубликованы статьи и книги, стало ясно: да, уникальный эксперимент дал уникальные сведения.