Обезьяны, обезьяны, обезьяны... - страница 54

Шимпанзе вцепится в него руками и ногами. Попробует на прочность. На вкус. На запах. Попытается для чего-нибудь приспособить новый предмет. И при этом на лице шимпанзе отразится масса чувств — от удивления и настороженного внимания до бурного восторга,— если вещь придется по вкусу. И уж по крайней мере с полдюжины разнообразных звуков будут сопровождать все эти манипуляции. Вот такой примерно реакции я ожидала и от горилленка, когда вывернула перед его глазами содержимое короба. Он посмотрел на все это, по-моему, только из чувства вежливости (да простится мне невольный антропоморфизм) . Потом очень спокойно и очень внимательно посмотрел на меня умными карими глазами, да так, что мне захотелось извиниться перед ним за беспокойство, и, не вымолвив ни звука, ушел на зимнюю половину.

Молчаливость по сравнению с другими обезьянами, как и сдержанность, также характерная черта горилл. Хотя в арсенале звукового «языка» горилл около двух десятков сигналов, издают их обезьяны лишь в самых острых жизненных ситуациях: ревут при виде опасности или угрожая врагу, визжат при ссорах, самцы барабанят себя в грудь руками, пытаясь запугать преследователя... Из всего этого арсенала горилльих звуков мне удалось услышать только два.

Дверь, соединявшая балкон с прихожей зимнего жилья гориллят, запирали на щетку. Надо полагать — не случайно. Горилла есть горилла. И при необходимости с балкона можно было быстро ретироваться, легко выдернув щетку из ручки двери и употребив ее заодно «по назначению». Для Болы щетка явно была притягательна. И даже не столько щетка, сколько дверь, которую она запирала.

Стараясь не раздражать горилленка пристальным вниманием (у горилл так же, как и у многих других животных, пристальный взгляд — выражение угрозы), я перелистывала записи и не заметила, как Бола оказался у двери. Поднявшись на ноги, он энергично раскачивал руками щетку, плотно засевшую в дверной ручке.

— Бола! Нельзя!

Он оглянулся. Серьезно и внимательно посмотрел мне в глаза и вернулся к прерванному занятию.

— Ты что, не понимаешь русский язык?

Я оказалась рядом и плечом попыталась оттереть его от двери. Несколько секунд мы боролись за щетку. Потом Бола отступил. Стоя на ногах, он сделал враскачку несколько тяжелых шагов, вздыбился, угрожающе глянул на меня злыми глазами, утробно заворчал и, неловко вскинув длинную руку, с размаху шлепнул себя по груди.

Не знаю, врожденный или приобретенный это у горилл способ угрозы — колотить себя в грудь руками, но у малыша Болы этот прием явно был неотработан. Давать горилленку повод отрабатывать его не имело смысла. — Ты на кого ворчишь!

Я обхватила малыша за плечи и щекотнула его под мышкой. Бола смешливо блеснул глазами, хрюкнул — надо полагать, это был смех — и повалился на пол, отбрыкиваясь от меня руками и ногами.

Если, благодаря исследованиям Шаллера, мы теперь неплохо знаем жизнь горилл на воле, то о сложных формах их поведения и об их умственных способностях известно очень немного. А между тем есть основания полагать, что нас тут еще ждут открытия.

Несколько лет назад в печати промелькнуло сообщение о четырехлетней горилле Коко, которую некая Нэнни Петерсон взялась учить «разговаривать» на языке для глухонемых. Ученица оказалась способной — за три года она освоила 170 жестов, означающих различные предметы и действия.

«Горилле доставляет явное удовольствие игра в слова,— писал автор заметки,— и, как утверждает Пэнни, Коко не лишена чувства юмора». Не исключено, что горилла может оказаться по этой части серьезным конкурентом шимпанзе, которого принято считать более развитым в интеллектуальном отношении.

О шимпанзе, о том, что нам сейчас известно о них,— следующая глава.

— Село Павлово. Конечная.— Кондуктор — пожилая женщина в светлом платочке — хозяйкой прошлась по салону автобуса.— Приехали, девушка. Институт там,— она махнула рукой в сторону острокрыших коттеджей в парке через дорогу.

Так вот они, знаменитые Колтуши. Здесь в 30-х годах Иван Петрович Павлов вел свои замечательные опыты по исследованию высшей нервной деятельности, здесь он и его сотрудники изучали поведение человекообразных обезьян. Наверное, на том вот пруду, что поблескивает справа в зарослях, были поставлены известные теперь на весь мир опыты на плоту с Рафаэлем. Прямо не верится. Не верится, что я вдруг оказалась здесь, что у меня есть разрешение поработать с шимпанзе в лаборатории Л. А. Фирсова, что впереди — два месяца увлекательных наблюдений и на следующий год можно будет приехать опять... А все — маг и чародей Михаил Федорович Нестурх.