, «статуи Командора» и других страшных привидений: он поражает и спутывает мысль. Совсем иначе бывает, когда в основании произведения лежит художническое наблюдение мира и событий: сам идеал и теплое настроение души к природе и к людям являются тут так же просто, как очень обыкновенное лицо и как всякое другое чувство. Ведь они принадлежат жизни, и никаких особенных усилий фантазии и творчества не надо делать для них там, где жизнь берется в возможной полноте… Развитие этой мысли предоставляем читателю и спешим к заключению. Нам кажется, таким образом, что при требовании идеального понимания предметов следовало бы прежде всего заметить, что оно дается не иначе, как привычкой к художественному обсуждению и усвоению явления жизни: идеальная сторона ее окажется тотчас же сама собой как необходимая и существенная ее часть. Если бы Гоголь ограничился одною ролью художника до конца, он нашел бы в среде своей работы положительную сторону общества и вывел бы ее на свет так же свободно, как выведена им была другая, которая по существу своему всегда на показе и должна была первая попасться ему под руку. Гениальному человеку недоставало только простоты взгляда на самого себя. Если бы он предоставил своему неизмеримому художническому таланту естественный ход, под пером его явились бы, как мы убедились из его же созданий, эпизодические картины, способные утолить жажду светлой, крепящей душу поэзии, жажду, которою он так мучительно страдал под конец. Сбитый с толку требованиями друзей и требованиями врагов, он не выдержал призвания, усомнился в возможности художественным путем достичь примирения с самим собой, овладеть обеими сторонами искусства и внес в дело чисто наставнический элемент, на котором в искусстве ничего создать нельзя. Наставление есть отвлеченное определение предмета, а не изображение его: у него другая дорога и другая цель. Не будем, однако ж, останавливаться на ошибке гениального писателя, имевшей горестные последствия для него и для литературы. Заключим, наоборот, статью нашу удивительным словом этого многостороннего человека, обладавшего самым высоким эстетическим смыслом, какой редко встречается в людях. В одной из литературных бесед своих он сказал: «умное слово – никогда не доказывает себя; только художник доказывает умное слово». Прибавим к этому: умное слово, раз сказанное художником, делается всеобщею истиной и остается ею уже навсегда.
