Процитируем ещё немного из статьи Виктора Аксючица:
«Все характерные свойства русского народа говорят о том, что он не способен органично вписаться в современную потребительскую цивилизацию и массовую культуру. Ибо русский человек не может всецело вдохновиться идеалами обогащения и потребления, являющимися движителем современной цивилизации. Русские приговорены суровыми условиями северо-востока Евразии отставать в безумной потребительской гонке современности. У нас объективно заданы меньший по отношению к западным странам прибавочный продукт и в то же время большие затраты национальных сил на самосохранение. Именно поэтому сельское хозяйство в нашей сельскохозяйственной стране не может быть рентабельным, и всегда будет нуждаться в государственной поддержке. Поэтому же и наша промышленность заведомо менее рентабельна, чем западная.
В определении национальных приоритетов ведущую роль традиционно для России должно сыграть государство – борьба за выживание в труднейших условиях требовали мобилизации и концентрации всех ресурсов в руках мощной государственности. Поэтому русский народ-государственник всегда воспринимал власть сакрально: от власти ждали не столько благосостояния, сколько спасения и в суровейших условиях жизни, и от внешних угроз».
Так что Россия действительно имеет свою «особость», хоть её и пытаются искать не там, где надо. Русское государство из-за уникальности условий человеческой жизни получилось совсем другим, нежели западноевропейские, хоть и проделало путь, сходный с тем, который прошли они. И там чужестранцев княжить приглашали. И свои татары (берберы-мавры, арабы-сарацины) там были. И между собой западные европейцы дрались не меньше, если не больше, чем мы между собой, а также с поляками, ливонцами, шведами, немцами и французами. А средневековые зверства христианнейших королей и святой инквизиции были почище опричнины Ивана Грозного. Французы одной своей «Варфоломеевской ночью» перекрыли все кошмары нашего Ивана, за полвека его царствования.
Вопреки стереотипному представлению о русском варварстве и жестокости русская история добродетельнее европейской, а общественная мораль – взыскательнее. На Руси невозможны индульгенции, инквизиция, снятые скальпы; здесь нельзя представить разврата, какой царил в монастырях католической Европы, невозможно обнаружить такой безнравственности, как в европейских городах эпохи гуманизма, либо кровавых эксцессов, вроде сжигания ведьм.
При этом западные европейцы были совсем не прочь закрыть нам двери в свой цивилизованный мир или хотя бы в его средиземноморскую часть, где они с незапамятных времен систематически объединяются против нас с турками.
Мы – разные. Не удивительно, что взаимная неприязнь между русскими и Западом прошла через всю историю Европы. И всё же Пётр I и остальные государи Российской империи стремились «войти в Европу». А она их постоянно отстраняла, – часто весьма унизительным и подлым способом, а сама пыталась влезть к нам.
Нет, без патриотизма у нас не обойтись. Поговорим и о нём.
В период перестройки каждый новоявленный «демократ» считал своим долгом процитировать фразу, которую приписывали Льву Толстому: «патриотизм – это последнее прибежище негодяев». Читатель «Независимой газеты» Н. Ефимов провел собственное исследование, откуда взялось это высказывание, и результатами поделился с читателями газеты (НГ от 24.06.2000).
Оказывается, высказывание принадлежит отнюдь не Льву Толстому, а английскому критику, лексикографу, эссеисту и поэту Сэмюэлю Джонсону, жившему в XVIII веке. В подлиннике оно звучит так: «Patriotism is the last refuge of a scoundrel». Смысл фразы, вопреки расхожему мнению, таков:
Не всё пропало даже у самого пропащего человека, отвергнутого друзьями и обществом, если в его душе сохраняется чувство Родины, в ней его последняя надежда и спасение.
Английское слово «refuge» (прибежище, пристанище) имеет еще одно значение: спасение, утешение. То есть не просто прибежище, а спасительное прибежище. Кстати, отсюда идёт и другое английское слово, «refugee» – спасающийся бегством, эмигрант.
