Сговорившись с барменом заранее, я ему мигнул, и он подал грассхопер.
Она слегка попробовала и сказала:
— О, это хорошо.
Потом она откинулась назад и дала напитку проскользнуть в горло. Прислушалась к своим ощущениям, провела изящным язычком по не менее изящным губам и спросила:
— А еще можно?
— Ну, конечно, — благородно ответил я. — По крайней мере еще один можно было бы, если бы я не забыл, как дурак, дома свой бумажник…
— Я плачу. У меня денег полно.
Я всегда говорил, что никогда не поднимается красивая женщина до таких высот, как наклоняясь за кошельком к стоящей у ее ног сумке. В таких условиях мы пили без оглядки. По крайней мере она. Еще один грассхопер, потом рюмка водки, двойной виски-сода и еще несколько других, а когда все это было принято, никаких признаков интоксикации у девушки не наблюдалось, хотя улыбка ее опьяняла больше, чем все ею выпитое.
— Мне так хорошо, так тепло, — заявила девушка, — и у меня такая… готовность, если вы правильно меня понимаете.
Я думал, что понимаю, но не хотел спешить с выводами.
— Не думаю, что твоей маме это могло бы понравиться (проверка, проверка и еще раз проверка).
— А при чем здесь моя мама? — сказала она. — Ни при чем. И как она об этом узнает? Никак! — Она испытующе на меня взглянула и вдруг наклонилась ко мне и поднесла мою руку к губам: — Куда мы могли бы пойти?
Вы, мой друг, я полагаю, знаете мой взгляд на такие вещи. Отказывать юной леди, которая столь вежливо просит о мелкой услуге, — это не в моих правилах. Меня воспитали в твердых правилах — всегда и во всем быть джентльменом. Но тут я слегка заколебался.
Во-первых, хотя вы этому вряд ли поверите, мои лучшие дни уже позади — хотя и недалеко, но позади. А чтобы удовлетворить такую женщину, как Иштар, столь юную и сильную, может понадобиться довольно много времени — надеюсь, вы меня понимаете. Далее, если она потом вспомнит, что произошло, и решит, что я воспользовался ее состоянием, то могут быть неприятности. Она девушка импульсивная и может наломать костей раньше, чем я ей что бы то ни было объясню.
Поэтому я предложил пойти ко мне и выбрал кружной путь. Прохладный вечерний ветерок остудил ее разгоряченную головку, и я избежал опасности.
Другие — нет. Не один молодой человек приходил потом ко мне с рассказами об Иштар, потому что, как вы знаете, мое спокойное дружелюбное достоинство располагает людей к откровенности. Этого никогда, к сожалению, не случалось в барах, поскольку те ребята, о которых идет речь, от баров шарахались — по крайней мере какое-то время. Дело в том, что они пытались пить наравне с Иштар — и всегда с плачевным результатом.
— Голову даю на отсечение, — говорил мне один из них, — что у нее потайная трубка изо рта в сорокаведерную бочку где-то под столом, но поймать ее не удалось. Однако это ерунда по сравнению с тем, что было потом.
Бедняга отощал от того ужаса, что довелось ему пережить. Он пытался что-то рассказать, но слов не находил.
— Запросы, ну запросы, — повторял он, дрожа и оглядываясь. — Ненасытная! Ненасытная!
А я радовался, что так удачно избежал такой опасности, которая и молодых парней в
расцвете мужских сил еле-еле оставляла в живых.
Как вы понимаете, в это время я с Иштар виделся нечасто. Она была очень занята, но я знал, что она со страшной скоростью потребляет всех доступных мужиков на выданье. Раньше или позже ей придется расширить свой диапазон. Оказалось — раньше.
Однажды утром мы с ней встретились, когда она собиралась в аэропорт. Она была еще более яркой, чем обычно, более воздушной, как-то заметнее во всех отношениях. На ней никак не сказалась ее бурная жизнь, она только стала больше и лучше.
Из сумки она вытащила бутылку.
— Ром, — сказала она. — Его на Карибском море пьют. Очень такой мягкий и приятный напиток.
— Ты собираешься на Карибское море, дорогая?
— Да, и еще много куда. Наши местные мужчины какие-то нестойкие и слабодушные. Они меня разочаровали, хотя бывали и очень увлекательные моменты. Я вам так благодарна, Джордж, — без вас ничего бы не было. Это началось, когда вы впервые угостили меня мятным напитком. Знаете, просто стыдно, что я с вами ни разу…
