Отвела она глаза свои, в сторону смотрит, а я на нее. Жду, какая реакция последует. Не перегнула ли я палку, обвиняя в нелюбви к сыну? Я же женщина простая, королевской голубой кровушки нет в моих венах, только красная, но горячая. Может, они уже и не понимают, где добро, где зло? Только я им в том помочь не могу. На них за весь народ ответственность лежит, они править должны, а не песни петь. Рукой жесткой да твердой всех держать в подчинении. Простой человек со своими эмоциями на таком посту долго не продержится - свалится.
Королева в окно смотрит, задумалась. А тут из гардероба Артим выходит - я даже не успела королеве сказать, что все это время он там был, сумки разбирал. Много чего, кроме одежды, в них хранилось, как-никак двадцать пять лет в чужом краю прожито, было ему, что с собой вести.
Мать его шаги услышала, как струна натянутая, по стойке смирно вытянулась. А он к ней со спины подошел, руками за плечи взял и говорит:
- Не знал я, что так ты ко мне относишься. Думал, за столько лет ты соскучилась. А ты меня забыла да еще и манипулировать пытаешься. Прости, мама, но в моих сердечных делах я как-нибудь сам разберусь, без твоего участия. А если ты вред какой Афине задумала, лучше десять раз подумай, прежде чем его осуществить. За нее я даже тебя не пожалею, сошлю в людские земли.
Королева вся аж передернулась, не ожидала она от сына слов таких. Мне ее даже жалко стало, умом понимаю, что Артим имел полное право так ей сказать, а сердце мое женское против слов его воспротивилось. Смотрю, по ее щеке слеза ползет. Она всхлипнула, из его рук выкрутилась и, шепнув: "Простите меня!" из комнаты выбежала.
Артим тяжело вздохнул, я его по руке погладила и говорю:
- Нельзя так с матерью поступать. Ступай следом - прощения проси, но с ней не соглашайся. Стой на своем. Ох, даже не знаю, что теперь делать? Может, тебе ее замуж выдать? Она же еще молодая совсем?
- А это мысль, - он усмехнулся да мне подмигнул. - Не переживай, любимая, я что-нибудь придумаю.
Не знаю, о чем Артим говорил с матерью, да и знать не хочу. Главное, что он вернулся с улыбкой на устах, такой странной немного, словно узнал что-то, изумившее его. Ну вот и славно! Я к этому времени уже все платья перемерила, в шкаф повесила, в джинсы любимые влезла и футболку свежую из сумки выудила. У вампира в глазах сразу интерес появился, он ко мне и так, и так, но у меня другие планы на утро появились.
- Научи, - говорю ему, - меня на лошади ездить. А то завтра в путь, я бы могла и на метле лететь, да только куда, не знаю. А так мы с тобой вдвоем поскачем.
Но сначала пасмурнел, а потом подошел и ласково так меня обнял и говорит:
- Не напоминай мне о разлуке, прошу, хоть сегодня помолчи. Позволь мне один день прожить так, словно ты всегда рядом будешь. А верхом научу я тебя, прямо сейчас и пойдем.
- Обещаю, до завтра больше ни слова не скажу.
Поцеловались мы и пошли во двор. Замок подковой на холме стоит, фасадом к городу, а спиной к бору сосновому, красоты необыкновенной. А как с холма спустились - там море оказалось. Раньше-то я его из-за деревьев не видела, только сверху, когда летела, заметила. Только ветер ночной в окна распахнутые запах моря принес да тела наши жаркие остудил сегодня.
Нам привели двух лошадей. Как по мне, так и одной много было бы. Конюхи стоят, головы почтительно склонили перед королем своим, но на меня искоса поглядывают. Но делать нечего - мы, бабки, перед трудностями пасовать не привыкли. Нам чем трудней, тем задорнее и веселее жить становится. Адреналин с куражом в крови появляется, и любое дело нам по плечу.
Лошадь, да не лошадь. Конь мне достался здоровенный, небось, специально для вампиров выращенный в королевской конюшне. Те, на которых мы сюда добирались, пониже были, тонконогие да подвижные, на наших арабских скакунов похожие, а эти - ну, на таких полицейские по Нью-Йорку разъезжают. Я как-то раз подошла, так моя голова на уровне седла оказалась. И как мне на эту громадину забираться? А он, конь то есть, стоит, на меня черным глазом косит да губой дергает. То ему муха на нос села, а выглядит так, словно он надо мной насмехается.
