– А если серьезно… Не кажется ли тебе, что ты, ну… немножко навязчивый?
– А если серьезно, то, может, у тебя дома хлеб кончился? Ты накинь что-нибудь, и мы с тобой сходим в магазин. Что касается навязчивости – ты меня обижаешь, Мари. Я просто последовательный. Привык доводить начатое дело до конца.
– Но я никогда не покупаю хлеб, его покупает папа.
– Что ж, все когда-то приходится делать в первый раз. Попробуй! Не нужен будет хлеб – нам отдашь, не пропадать же добру.
– Рафа здесь?
– Может, и здесь…
– Смотри, Давид, мы не хотим осложнений. Может, убедим Жоко не беспокоить меня?
– Да ничего не будет, не волнуйся. Только задушевный разговор с твоими благоухающими друзьями. Надо же знать, что у тебя за соседи! Уверяю, после нашего разговора Жоко убедится, что ваши отношения бесперспективны!
Мари повернулась и скрылась за дверью. Через минуту вышла, одетая в изящное летнее платье, с накинутым на плечи тонким розовым джемпером.
– Иди спокойно, Мари, не оглядывайся по сторонам. Не бойся, мы за тобой следим.
Возле магазина никого не было, только мои оперотрядовцы, разбившись на группы по два-три человека, караулили неподалеку. Мари зашла внутрь, я остался ее ждать. Прошло десять или пятнадцать минут, но девушка почему-то не выходила. Я поднялся на крыльцо и уже собирался открыть дверь, как вдруг прямо возле входа увидел Мари: она молча вырывалась из рук незнакомого мужчины лет тридцати, долговязого, с крючковатым носом. В зубах хулигана дымилась сигарета. По всей видимости, это и был тот самый печально известный Жоко. В магазине находились еще пять-шесть молодых парней, которые пили пиво прямо из бутылок и с ухмылками наблюдали за происходящим.
Ни слова не говоря, я со всего размаха ударил Жоко в лицо. От неожиданного мощного удара подонок отлетел обратно в магазин и грохнулся спиной о цементный пол. Я соскреб его с пола и с размаху швырнул в дверь, разбив стекло. Осколки дождем посыпались на него и на оперотрядовцев, вбежавших в магазин. Кто-то из дружков Жоко бросил пивную бутылку и попал в одного из наших, поранив ему голову, но ребята не растерялись и кинулись на хулиганов. Те были так напуганы, что даже не сопротивлялись. Продавщица съежилась за прилавком и, выпучив глаза от страха, дико кричала.
– Молчи, дура, мы дружинники, оперотряд! Вот удостоверение!..
– Прошу, пожалуйста, этого мальчика не трогайте, это мой сын Ашот, он никакого отношения к хулиганам не имеет!
– А не ты ли бутылку кинул? – ухватил я парня за грудки.
– Нет, дядя…
«Вот дурак, – подумал я, – мы примерно одного возраста, а он меня зовет дядей».
– Да брось, маменькин сынок, это же ты!
– Вот он, – Ашот указал на потемневшего от страха жгучего брюнета.
– Ладно, держите этого метателя, чтоб не убежал, мы с ним еще должны поработать.
Потрепанных и дрожащих хулиганов вытолкали на улицу и загнали за магазин. Парни так громко скулили и умоляли их отпустить, что возле нас начали задерживаться прохожие.
– Не видите, оперотряд работает! – отгоняли мы любопытствующих. – Проходите, не стойте!
Люди быстро уходили, только один пожилой мужчина осмелился несколько раз обратиться к нам:
– Ребята, они же молодые, ваши ровесники, не надо их калечить, хватит…
– А ты, хорек, – процедил сквозь зубы Айк, взрослый парень, недавно демобилизовавшийся из армии, – где был, когда они терроризировали всю улицу? Иди, папаша, твоя тетя тебя ждет. А то вдруг я рассержусь!
Рафа и Георгий обрабатывали плачущего Жоко. Взяв мужчину за руки и ноги, они с размаху ударили его о стену. Судя по всему, эту операцию они повторяли уже не в первый раз.
Метрах в десяти от них стояла Мари с искаженным от страха лицом. Увидев, что я вышел из магазина, она кинулась ко мне:
– Пожалуйста, отпустите его, он больше не будет! Давид, помоги, они убивают Жоко, он умрет… Достаточно, он свое получил… Больше не посмеет…
– Все, ребята, хватит! Кто-нибудь, принесите воды, паразит притворяется мертвым.
На Жоко опрокинули два ведра воды и с трудом привели в чувство. Рядом Рафа и еще пять-шесть парней из отряда «воспитывали» его дружков, но без особого рвения.
